А почему у нас все не так? Почему, проезжая мимо особняков, я не задаю сам себе вопрос: «А на какие деньги они все это сделали? Кто они? Откуда взялось это богатство?»

Наверное, не только я один, мы все думаем, откуда у очень ограниченного числа людей появились деньги, которые не снились некоторым субъектам Российской Федерации.

Ладно, я не о России, я о Сицилии. Официальной столице мафии. Я там был неделю назад и до сих пор не могу отделаться от поэзии борьбы с мафией в самом уникальном для мафии месте.

Комиссар Каттани... Крестный отец... Мафия в ее классическом киношном воплощении.

— ...А ты знаешь, что это такое? — указывает мне на дырку в земле парень — он сегодня владеет участком одного из донов мафии, которому дали пожизненное заключение.

— Наверное, водопровод, — говорю я, глядя вниз с балкона.

— Нет, — говорит он. — Это не водопровод. Это подземный ход. Именно с этого балкона он смотрел в бинокль на дорогу, ожидая карабинеров, и, когда они появлялись, спускался в эту дыру и полз подальше. А его подземный ход в городском особняке в Палермо начинался под стиральной машиной.

— Ты не боишься, что он вдруг вернется и убьет тебя? — спрашиваю я.

— Он никогда не вернется. А я не боюсь. Я устал бояться.

...Неделя на Сицилии — это неделя встреч с людьми, которые устали бояться мафии. С прокурорами, с судьями, с ребятами из Liberty (организации, которая создана для того, чтобы передавать имущество мафии на социальные нужды).

На Сицилии проходит уникальный эксперимент. В прошлый понедельник я писал о том, как на продукции пишут: «Сделано на земле Сицилии, конфискованной у мафии». На вине, на банках с джемом, на оливковом масле. У них тоже нет сил, как и у нас, но они унизили мафию.

Очень много лет назад, когда я еще работал в «Литературной газете», Анатолий Рубинов написал статью про то, откуда у чиновников или их жен драгоценности. Я тогда был против этой позиции — нельзя идти от имущества к человеку, то есть обвинять человека в том, что у него это имущество есть.

Сегодня я тоже сомневаюсь, правы ли итальянцы, когда они взялись расследовать, откуда все это взялось — земли, особняки, заводы, магазины, дома.

Спрашиваю у зампрокурора республики Сержио Лари, представляющего Италию здесь, в Палермо:

— Что вы сделали с вашей мафией? Ведь, как я знаю, треть имущества, конфискованного в Италии, конфискована именно здесь, в Палермо. Почему вы это сделали?

— Когда мы отнимаем их имущество, мы отнимаем их власть.

(Да, я видел, как они отняли власть у мафии на Сицилии. Я видел поля, которыми мафия уже не владеет, я видел замки, в которые мафия уже не может войти, я видел магазины, к которым они уже не имеют никакого отношения.)

— Сержио, а как вы определяете, кто мафия, а кто нет? Я понимаю: когда люди входят в преступную группировку — они подлежат наказанию. А те, кто около мафии? Почему даже их имущество сегодня по новому закону имеют право отобрать?

— Мы основываемся на оперативных данных, на прослушивании телефонов, на интернет-сообщениях, на данных нашей агентуры. Да, мы не можем привлечь человека к уголовной ответственности, но по новому закону мы имеем право привлечь за его имущество.

— Но если имущество записано на тещу, на зятя, на соседа, на брата?

— Мы просим предоставить нам документы, что эту землю, этот завод вам завещала ваша теща или подарил ваш друг, брат, зять. Дайте документы, что это правда. Но это происходит тогда, когда мы уже имущество арестовали. Если суд докажет, что мы правы, — имущество конфисковано.

— Скажите, а если ваши спецслужбы сказали вам, что человек, которого вы подозреваете в связях с мафией, зашел к своей знакомой девушке, вы тоже проверяете ее на связь с мафией?

— Нет, не до такой же степени. Это его личная жизнь.

...Нет, это тоже нечестно. Я был в поместье любовницы одного из лидеров мафии, который заочно приговорен к пожизненному заключению. Отняли, отняли. Сейчас там находится учреждение по реабилитации бывших наркоманов.

Я понимаю: они проводят новый социальный эксперимент. Они хотят, чтобы люди знали: здесь, на Сицилии, мафия, несмотря на ее деньги, — все-таки мелкий щенок, который бегает под ногами государства. Здесь это делают публично. Для всех. Для бедных и богатых. Для детей и женщин. Для тех, кто связан с мафией и кто не имеет к ней никакого отношения. Здесь доказывают, что государство сильнее мафии.

Когда впервые начался эксперимент, мэры маленьких городов боялись брать это имущество. Каждый друг друга знал в лицо.

Больше того, перед конфискацией земель на них специально вырубали оливковые деревья. Перед конфискацией отелей сжигали их.

Когда приезжаешь на чужие земли и слушаешь истории о чужом опыте — конечно, думаешь о том, что происходит у нас, в России.

Попробуй обвинить министра в том, что его поместье на Рублевке стоит больше его официальной зарплаты. Спроси у генерала МВД, ФСБ, налоговой полиции: какая теща вам это подарила? Он рассмеется в ответ.

Попробуй проверить счета в офшорной зоне у вице-премьера. «Это незаконно», — скажет он.

У них в Италии было то же самое. И сейчас нелегко. Я спросил у одного из высших чиновников, который отвечает за конфискацию имущества у мафии и специально вместе с нами приехал из Рима:

— Было ли вам легче до Берлускони или при нем?
Он ответил:

— Конечно, до.

Я помню, как Лучано Виоланто — бывший спикер итальянского парламента — сказал мне:

— Против Берлускони было три уголовных дела, но его партия победит на этих выборах.

Да. Он победил. Но люди-то остались.

Каждый день мы думаем: кто же сильнее? Те, кто с мафией, или те, кто против нее? Наше отчаяние не из-за законов, которых нет. Отчаяние оттого, что все к этому привыкли.

Вы можете себе представить, чтобы дети и молодежь Палермо восстали против традиций мафиозной жизни? А они вышли на улицы, они проводят конкурсы рисунков — дети против мафии. Ребята работают на полях, конфискованных у мафии, подвергаясь каждый день риску быть убитыми.

Политические решения основаны не на решении политиков. Политики принимают решения, когда этого требуют целые поколения.

Давайте все вместе съездим на Рублевское шоссе.

Вернувшись из Сицилии, я всем рассказываю эти истории: и про поместье с больницами, в которое уже никогда не въедет «семья» (у нас это слово тоже классно прижилось), и про эти необъятные поля, виноград которых превращается в «антимафиозное» вино. И про мэра маленького сицилийского городка — он решил построить новое здание мэрии на земле, отнятой у мафии: пусть люди знают — ОНИ больше сюда не вернутся. И еще о многом рассказываю, чтобы самому себе признаться: у нас такого не будет. Пока не будет.

Отправляясь в эту поездку, которая была организована Луис Шели, руководителем американского центра по борьбе с коррупцией, я запросил документы в Минюсте и Минкомимущества: куда девается имущество, конфискованное у наших бандитов и госчиновников? Получил не совсем внятные ответы. Да, конфискуют. Но никто не видел этого конфискованного.

А неконфискованное мы видим каждый день.

Да, вот еще что... Очень беспокоюсь о льве. Куда бы я ни приезжал, я у всех спрашивал: «Вам лев не нужен?». Живой, настоящий, грустный лев, конфискованный у одного из донов.

Может, потому что ко львам у меня особое отношение.

Когда двенадцать лет назад еще в «ЛГ» мы опубликовали наш диалог с Александром Гуровым «Лев прыгнул», впервые объявив о существовании мафии в СССР, мы надеялись, что вдруг что-то изменится. И сейчас надеюсь.

Но наши львы себя замечательно чувствуют.

Только грустный сицилийский лев никак не найдет свое место в новой жизни.

P.S. В Палермо меня нашли журналисты известной итальянской газеты «Република». Они спросили, есть ли в России символы борьбы с коррупцией — как два убитых судьи, Фальконе и Борселино, из-за которых Сицилия поднялась против мафии. Нет, у нас их не убивают, у нас их выживают, увольняют, топчут ногами. Я вспомнил самых лучших, о которых писала «Новая газета»: Катышев, Волков, Михеев и чуть не съеденный Зайцев...