Тогда, помнится, в моде были рассуждения о необходимости переведения политических конфликтов в сферу права, о самоограничении власти… Вольно же нам было мечтать. Очень скоро выяснилось, что «самоограничиваться» российская власть — и в первую очередь исполнительная — категорически не желает. Да и подчиняться закону и Конституции, которые ей не нравятся, — тоже.

Первому составу КС суждено будет работать менее двух лет. Однако сформированный в период безграничного влияния Ельцина суд сразу продемонстрировал, что не будет послушным инструментом президентской власти. Более того: вместо того чтобы (как рассчитывали в окружении Ельцина) признавать неконституционным то, что не нравится президенту, КС начал признавать неконституционными действия самого Ельцина. Недаром первым решением КС стало признание незаконным указа о слиянии милиции и госбезопасности. Затем последовало еще несколько решений, категорически расходящихся с набирающей силу идеологией пренебрежения законом во имя «интересов радикальных реформ», и председатель КС стал персоной нон грата в Кремле.

«Первый звонок» прозвенел в декабре 1992 года, когда грянул первый «конституционный кризис»: правительство демонстративно покинуло зал заседаний седьмого съезда российских депутатов, после чего и Ельцин, и съезд выступили с параллельными обращениями к гражданам. Столкновение было неминуемо, но ситуацию спас Зорькин, заявивший с трибуны враждующим «ветвям власти»: «Не можете договориться, как вам вместе работать, — договаривайтесь, как вместе уйти в отставку!». Заодно председатель КС ответил любителям рассуждать о скверной «брежневской» Конституции, которую необходимо срочно заменить новой: «Нет ни сталинской, ни брежневской Конституции — есть только действующая Конституция. Не умеете эту соблюдать — вам и новая не поможет...».

Казалось, что миссия удалась: враждующие стороны пошли на компромисс, но он оказался недолгим.

Десять лет назад — 20 марта 1993 года — Борис Ельцин появился на телеэкранах и заявил согражданам: «Сегодня я подписал указ об особом порядке управления страной». Президент заявил, что «сотрудничество с федеральными органами законодательной власти и ныне действующим депутатским корпусом невозможно», и сообщил, что «в условиях особого порядка управления не имеют юридической силы любые решения органов и должностных лиц, которые направлены на отмену и приостановление указов и распоряжений президента и постановлений правительства».

На 25 апреля назначалось голосование о доверии президенту и вице-президенту, которое «решит вопрос о том, кому руководить страной — президенту или Съезду народных депутатов».

Реакция последовала немедленно — в совместном телевыступлении вице-президента Руцкого, Хасбулатова, генпрокурора Степанкова и Зорькина указ об «особом управлении» подвергся жесточайшей критике. Через два дня собрался КС, который признал намерения Ельцина неконституционными, а Зорькин заявил: «Хотя президент подтвердил свою обязанность обеспечить соблюдение основ конституционного строя, избранные им средства противоречат этой цели»…

Ну а затем … Затем была осень 1993-го и «указ 1400», ставший переломным в судьбе Зорькина.

Стоило тогда ему проявить лояльность к президенту (или хотя бы просто не собирать КС, как это «рекомендовалось» в указе) — и, скорее всего, он и сейчас был бы председателем суда. Зорькин выбрал другой путь — встал на сторону закона, категорически отвергнув предлагаемое ему «широкое понимание права». И уже через несколько часов после выступления Ельцина с заявлением о разгоне парламента собрал судей КС. Оппоненты потом говорили: суд собрался ночью, без мантий, есть сомнения в его легитимности. Но собраться утром, по словам Зорькина, могли уже и не позволить.

Развернись тогда события иначе, возможно, у Валерия Зорькина был шанс стать следующим российским президентом. Но, во-первых, он оказался практически «отрезан» от телевидения, которое полностью приняло сторону Ельцина, и не мог «донести» до граждан свою точку зрения. А во-вторых, кровавый финал «войны властей» был запрограммирован в Кремле: президента уже убедили, что мир для него равносилен поражению, а оппоненты должны быть не просто побеждены, но и надолго дискредитированы…

«Я присягал не президенту, а Конституции, и не был ни с президентом, ни с парламентом — я выполнял свою присягу. Что требовать от судьи — закрыть глаза на нарушение Конституции? Оправдать разрушение конституционного строя во имя неких высших интересов? Гнать надо такого судью в три шеи из Конституционного суда — это не судья, а подпевала в мантии. Что касается «широкого понимания права», которого от меня требовали, подразумевая признание действий Ельцина соответствующим «духу Конституции», напомню, что первым это «широкое понимание права» начал проповедовать Гитлер…», — скажет потом Валерий Зорькин, ставший для торжествующих победителей одной из самых ненавистных фигур. Чтобы предотвратить роспуск КС, Зорькин подал в отставку с поста председателя, но это не спасло суд от приостановки его деятельности на полтора года.

После этого «обновленный» КС стал вести себя настолько смиренно, что о нем вообще стали забывать. Как и о Зорькине, оставшемся «рядовым» судьей и нечасто привлекающим к себе внимание. Между тем его позиция часто отличалась от позиции большинства — как, например, в 1995 году, когда КС оправдал наведение «конституционного порядка» в Чечне: Зорькин тогда выступил с резкой критикой вердикта коллег и заявил, что не может его принять «по совести судьи»…

То, что происходило в 1989–1991 годах, Зорькин сегодня вспоминает с грустной улыбкой. «Это была романтическая эпоха, — говорит он, — но настали другие времена. Более циничные и в чем-то очень похожие на прежние».

Что же, ему оказалось не по пути с теми, кто считал, что цель всегда оправдывает средства. И чьи средства слишком часто превращались в цель.