Мы подготовили к изданию книгу Юры Щекочихина и о Юре Щекочихине.
В нее войдут главы незаконченной повести Ю.Щ. «Тютчев нашелся», его мемуары «Однажды я был…», открывающие то, что осталось за пределами острых газетных публикаций-расследований легендарного журналиста, и воспоминания друзей и коллег Щекоча, в которых — и боль утраты, и радость прожитых рядом лет.

Сегодня публикуем текст ведущего рубрики нашей газеты и депутата Мосгордумы Евгения Бунимовича.

Редакция «Новой»

…Почти полчаса простояли мы тогда с женой на промозглом переделкинском перекрестке, вглядываясь в каждую проезжающую машину и вяло поругивая Щекоча. Договорились накануне, что Юра на своем лимузине подбросит нас до Москвы, и где же он?

Тут напротив нас притормозила черная «Волга». Мы было бросились к ней, но Щекоч сквозь стекла, увы, не просматривался…

— Не знаете, где здесь живет этот депутат хренов, как его, — заорал нам водитель, доставая мятую бумажку, — Щеко? Чико? Щихин? Битый час тут круги нарезаю…

— Знаем, конечно, знаем, — радостно закивали мы в ответ, — давайте, мы сядем к вам в машину и все покажем.

Подъезжая к даче, мы увидели сиротливо торчащего у калитки Щекоча. Оказалось, «Волга» трижды пролетала мимо, но водителю и в голову не могло прийти, что этот отсыревший предрассветный субъект и есть депутат Государственной Думы Российской Федерации Ю.П. Щекочихин, зампред Комиссии по безопасности.

Все в нем было не так.

Вид — непрезентабельный, даже когда купил наконец положенные костюмы и галстуки. Речь — захлебывающаяся, заикающаяся. Фамилия и та — длинная, нетоварная, сплошные шипящие-свистящие… Чего только с этой фамилией не вытворяли! После премьеры его пьесы критики ехидничали: ишь, Щеко-Чехов нашелся… Американские конгрессмены языки ломали, созвучия подбирали, остановились на чем-то вроде Чикен-чикен… Посол французский вздыхал с облегчением, когда удавалось произнести без запинки: бонжур, мсье Chtche-ko-tchi-khine! Будто по переделкинским ухабам проехал и в канаву не свалился.

Щекоч так и остался мальчишкой. Рано поседел, но так и не вырос, не повзрослел, так и не догадался, что хрестоматийная школьная сентенция про то, что если плохие люди объединяются, почему бы и хорошим не объединиться, — это всего лишь цитата, худлит, граф Толстой…

Всю жизнь Щекоч упрямо пытался объединить хороших людей. У него было какое-то бесконечное число друзей. В сотый раз знакомя всех со всеми, он каждого представлял как самого лучшего, самого удивительного. Конечно, зачастую это было не совсем так. А то и совсем не так. Но даже не самые удивительные возле него старались быть хоть как-то поумнее, почестнее, попорядочнее…

Он был открыт миру — настежь. Легендарный журналист, занимавшийся расследованиями чиновничьей коррупции и мафиозных разборок, то бишь понятно какими делами и людьми, он рассказывал о них с искренним и веселым изумлением, как о персонажах театра абсурда, как о бедных недоумках, которые чего-то самого главного в этой жизни не поняли.

Однажды все в том же Переделкине, в писательском доме, на балконе у Юлия Кима мы, как обычно, больше пили, чем ели, говорили не помню о чем. И вдруг Щекоч что-то вспомнил и воскликнул:

— Слушай, это же классная идея у нас в «ЯБЛОКЕ» возникла — выдвинуть тебя на выборах в Московскую Думу!

— Юра, совсем у тебя госдумовская крыша съехала, — отвечал я с нетрезвой укоризной, — во-первых, я сроду ни в какой партии не состоял, а главное — нет в Москве никакой Думы. Была, кажется, в музее Ленина заседала, но это до 17-го года. А сейчас, как его, Моссовет…

Через пару дней, когда мы вернулись в Москву, Юра позвонил с благой вестью: ему поставили телефон! Вице-премьер (забыл, какой) хотел срочно с ним связаться, оказалось — нет телефона. Тут и кабель уложили, и телефон установили. И еще Щекоч сообщил, что все он правильно сказал — есть в Москве Дума, и меня туда выдвигают, и надо, конечно, идти.

В ответ я завел какие-то интеллигентские банальности. И вдруг осекся. Кому говорю про то, что политика — грязное дело, дело ловких и корыстных людей? Щекочу?

Мы оказывались рядом в самых разных обстоятельствах — рабочих, журналистских, политических. Но помнится, а то и снится Щекоч переделкинский.

Вот мы с женой снова вырвались в местный дом творчества на выходные. А тут еще в гости к нам приехала француженка Анн. Пошли, естественно, по пенатам и мемориалам — к Пастернаку, к Чуковскому, к Окуджаве. Проходим мимо Юриной избушки. Зайдем? Ну что ты, Анн, к нему можно без звонка.

У Щекочихина, как всегда, во дворе застолье. Встает из-за стола, радостно идет к нам. Одет решительно и строго: трусы, галоши и ремень — как написал поэт по другому, но близкому поводу. Сегодня у Щекоча борщ! Разумеется, ни одного обыкновенного овоща в щекочихинском борще нет и быть не может — у каждой луковицы своя удивительная история.

Наша француженка подвигает Щекоча на новую бутылку красного, новые рассказы и подвиги.

Вдруг он оборачивается ко мне: «А ты сказал Аннушке, что я вообще-то депутат, человек государственный?».

— Знаешь, Щекоч, мы Анн тоже не на помойке нашли, — отвечаю ехидно, — разрешите представить: мадам Анн Дюрюфле, атташе по культуре французского посольства.

Общий хохот. Пристыженный Щекоч, который раз в жизни не выдержал, распушил-таки павлиний хвост перед очаровательной француженкой, хохочет громче всех. И открывает новую бутылку красного вина, у которой, естественно, своя удивительная история…

Прощаемся, уходим. Анн поражена, говорит, что у них во всей Франции таких фантастических людей, таких депутатов нет, не бывает, быть не может. Да и в России, как ей казалось…

Анн права. Таких, как Щекоч, нет, не бывает и быть не может.

И не будет.

Наш сайт про Юрия Щекочихина: YS.NovayaGazeta.Ru