На лицах большинства активных участников «демократической весны»
сегодня – «усмешка горькая обманутых надежд».
Тогда, в конце 80-х, мы мечтали о многом: о разрушении тоталитарного
строя и защите прав человека, о свободных выборах и об отстранении
от власти компартии, о демократии и свободе, о правовом государстве
и многопартийности, политической и экономической реформе. Но вот
на дворе 1995-й – не пора ли «остановиться, оглянуться»?
Да, прежний тоталитарный строй разрушен – государство не господствует
над обществом так, как десять лет назад. Но все более знакомые
черты обретает могущественная «партия власти», в руках которой
– государственные финансы и собственность, телевидение и пресса,
армия и милиция, суд и прокуратура. С трибуны своих помпезных
съездов она, не стесняясь, заявляет: не для того мы находимся
у власти, чтобы ее кому-то отдавать! И что с того, что именуется
она сегодня не Коммунистической партией Советского Союза, а движением
«Наш дом – Россия»?
Да, нерушимость прав человека возведена, наконец, в конституционный
принцип. Но все больше и больше тревожных сигналов о нарушениях
этих прав, все чаще появляются откровенно полицейские законы и
указы, все безнаказаннее самодурствуют «карательные органы». И
наиболее характерный символ – комиссия по правам человека при
президенте: с таким же успехом ее можно было создавать при ЦК
КПСС...
Да, выборы являются формально свободными. Но даже выборы 1989-го
(не говоря уже о выборах 1990-го) на фоне выборов 1993-1994 годов
кажутся сегодня недосягаемым примером демократичности: тогда «нежелательным»
для власти кандидатам приходилось куда легче, чем сегодня.
Да, устройство власти носит демократические черты: налицо все
«ветви власти» – законодательная, исполнительная и судебная. Но
нынешняя Конституция, пришедшая на смену злополучной «брежневской»,
делает законодательную и судебную власти жалким придатком исполнительной,
сосредотачивая почти абсолютную и полностью бесконтрольную власть
внутри «президентской вертикали».
Да, мы обрели желанную свободу говорить, что вздумается, митинговать,
где душа просит и работать, где нравится. Но на все разговоры
никто из власть имущих и бровью в ответ не поведет, даже если
говорящий облечен депутатским мандатом. И писать все, что угодно,
не возбраняется – но никто не обязан это печатать. И пикет можешь
выставить, где понравится – но, может быть, десяток зевак задержится
рядом, а «Вольво» с мэром на борту и стаей милицейских машин сопровождения
промчится мимо куда резвее, чем прежде черная «Волга» с председателем
горисполкома. И работать можешь где угодно – но только там, куда
возьмут, и где бывший директор, а ныне президент акционерного
общества, в упор не видит ни КЗОТ, ни профсоюз.
Да, мы начали экономические реформы – либерализация цен, приватизация,
триумфальное шествие частной собственности. В этой области декларируемые
успехи наиболее впечатляющи, но пока одни, словно тетерева на
току, самозабвенно выводят трели о небывалых достижениях приватизации
и укрощении инфляции, другие советуют сравнить уровень жизни до
реформы и после, и задаются понятным вопросом: во имя чего эта
реформа вообще проводится? И кто для кого – реформы для людей
или люди для реформ?
Назад, в будущее?
Под непрерывные заклинания о недопустимости реставрации старого
режима мы все явственнее движемся вспять.
Что сегодня главнее – власть или закон? У кого эта власть – у
избранных народом или у назначенных? Что важнее – сила права или
право силы? Куда, наконец, мы движемся – туда, куда желает большинство
или туда, куда ведет меньшинство, якобы знающее, «как надо»?
Вряд ли читатель затруднится, выбирая нужные ответы.
Но почему через четыре с лишним года после «Великой Августовской
революции» большинство наших тогдашних лозунгов – о правовом государстве
и народовластии, верховенстве права и торжестве законности, демократии
и свободе – обернулось карикатурной противоположностью? Вместо
правового государства и законности – произвол и беззаконие, вместо
нерушимости прав человека – их массовые нарушения, вместо демократии
– авторитаризм, вместо свободы слова – политическая цензура и
монополия на информацию...
Окинем взглядом страну, в котором мы живем. Что же мы увидим?
В этой стране люди, называющие себя демократами, могут требовать
роспуска парламента и призывать к отмене выборов, на которых неразумный
народ может привести к власти не нравящиеся им партии.
В этой стране люди, называющие себя либералами, могут публично
тосковать по «сильной руке», восхищаться опытом генерала Пиночета
и призывать силой удерживать в России народы, которые не желают
в ней более оставаться.
В этой стране люди, называющие себя сторонниками правового государства
и борцами за права человека, могут призывать к беззаконию и репрессиям
по отношению к политическим противникам, а светочи интеллигенции
и властители дум – подписывать в этих целях коллективные письма
со словами «Хватит говорить. Пора научиться действовать. Эти тупые
негодяи понимают только силу».
В этой стране власть пугает граждан возвратом коммунизма – но
бывшие коммунисты занимают все мало-мальски значимые руководящие
посты, а власть президента многократно превышает власть Генерального
секретаря ЦК КПСС.
В этой стране один писатель – Яков Гордин – может через газеты
сурово упрекать другого писателя – Самуила Лурье – в недостатке
верноподданических чувств.
И наконец, в этой стране не граждане создают «снизу» партии, которые
затем борются за места в парламенте, чтобы сформировать правительство
– в этой стране правительство создает «сверху» партию, чтобы затем
получить послушный парламент. И остается только где-то раздобыть
подходящий народ, о всеобщих перевыборах которого кое-кто тайно
мечтает...
Впрочем, если вдуматься, то никаких парадоксов на самом деле не
окажется – все происшедшее вполне закономерно. Стоит лишь «остановиться,
оглянуться» – и вспомнить, с чего все начиналось.
На перепутье
Тогда, в 1991-м, став кульминацией «демократической революции»,
Август одновременно стал и ее пирровой победой.
Ибо демократия, которую тогда отстояли все вместе – обоюдоострое
оружие: она по определению является властью большинства, хотя
и снабженной множеством «страховочных» процедур – независимым
правосудием, разделением властей, свободной прессой. Она необходима,
если ты и в меньшинстве и в оппозиции – как право получить слово
(в том числе на парламентской трибуне) и быть услышанным, как
гарантия участия в принятии решений и как возможность придти к
власти, добившись на выборах доверия избирателей. Она удобна и
приятна, когда и власть и большинство – на твоей стороне: желания
вполне законно совпадают с возможностями. Но она же становится
раздражающим тормозом, когда ты обладаешь властью – но не имеешь
поддержки большинства.
Российским демократам суждено было пройти все три стадии.
Первую – до Августа.
Вторую – в Августе.
И третью – после.
«Мы думали, что это будет вечный бой – яростный и победоносный.
Мы думали, что всегда будем сохранять ясные представления о добре
и зле, о враге и друге. И думали, в общем, правильно – только
многого не учли ...» Это – братья Стругацкие, «Трудно быть богом».
Но разве это только про средневековый Арканар и благородного дона
Румату?
Кризис российского демократического движения начался именно с
августовской победы – когда от привычной роли оппозиции партийно-государственным
структурам «центра» пришлось стремительно переходить к роли власти,
вынужденной принимать решения. Понятно, что главнейшим желанием
победителей было немедленное проведение долгожданных экономических
реформ: «Вперед к рынку!» – провозглашают они, он, как волшебная
палочка, все расставит по местам, и страна на манер барона Мюнхгаузена
вытянет себя за волосы из застойного болота! Но...
Реформы хочется проводить быстро – но парламент не может (а порой
и не хочет) «выпекать» необходимые законы. И демократы встают
перед выбором: ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ ИЛИ ЗАКОННОСТЬ?
Реформы резко сокращают роль государства – но обратной стороной
экономической свободы неизбежно явится имущественная поляризация
и разрушение прежних институтов социальных гарантий. И демократы
встают перед выбором: СВОБОДА ИЛИ СПРАВЕДЛИВОСТЬ?
Реформы ведут к росту цен и безработице, падению уровня жизни
и обесцениванию сбережений – но большинство всегда будет против
этого. И демократы встают перед выбором: РЕФОРМЫ ИЛИ ДЕМОКРАТИЯ?
Каждая из этих развилок противоестественна, компромисс был бы
спасителен, но на него не хватает терпения – и демократы раскалываются
на два несовместимых и враждующих лагеря.
Одни (большей частью – получившие в 1990-м депутатские мандаты
активисты демдвижения) продолжают держаться за прежние идеалы:
пусть рухнет мир – но восторжествует закон, любые перемены в обществе
– только на строгой правовой основе! Другие (те же активисты,
но ушедшие после Августа в исполнительную власть) занимают позицию
революционной целесообразности: «реформы превыше всего». Одни
резонно полагают, что даже самые теоретически привлекательные
преобразования нельзя проводить против воли большинства – другие
делают ставку на активное меньшинство и не менее резонно считают,
что ежели исходить из мнения большинства, то о реформах лучше
забыть сразу.
Вторая позиция постепенно перевешивает – по крайней мере, она
становится официальной точкой зрения «Демократической России».
Ее подхватывает либеральная интеллигенция: в устах «властителей
дум» уже давно стали популярными рассуждения о неизбежности авторитарной
стадии на пути от тоталитаризма к демократии, восхищение опытом
Аугусто Пиночета и публичные сетования на то, что большинство
«не хочет понимать горьких истин» и не любит ходить к зубному
врачу. А раз так – что с того, что не желают воспитанные при социализме
сограждане вытерпеть курс необходимого «шокового» лечения до конца,
тоскуя по временам дешевой колбасы и низкой квартплаты? Нужно
продолжать операцию без наркоза, не обращая внимания на сопротивление
больного – а попутно разъяснять ему преимущества дарованной свободы...
Но и у сторонников иной точки зрения, чей голос слышен все меньше,
тоже есть доводы: если я – свободный человек, то я сам и отвечаю
за свои поступки. В том числе – и во время болезни: сумеет врач
меня убедить, что именно его метод необходим – пусть лечит, не
сумеет – буду искать другого врача. Может быть, напрасно: надо
было потерпеть еще немного – и наступило бы улучшение. А может
быть, и не напрасно: что если врача интересует не мое выздоровление,
а экспериментальная проверка теоретических положений его диссертации?
Но в любом случае это МОЙ выбор и мое право – в полном соответствии
с принципами либерализма, между прочим. И если я не душевнобольной
– никто не вправе делать этот выбор вместо меня, приговаривая
к принудительному лечению...
Ставка на меньшинство
«Кризис нашего демократического движения именно тогда и начался,
когда им была сделана ставка на меньшинство» – обеими руками подписываюсь
под этими словами Григория Явлинского.
Те, кто начал в январе 1992-го «шоковую» экономическую реформу,
не могли не понимать ее последствий: жесточайшее социальное расслоение
и сращивание власти с криминальным миром, стремительное падение
уровня жизни и обесценивание накоплений, рост безработицы и фактическая
ликвидация базовых социальных гарантий. А в обмен на сегодняшние
лишения и нищету, унижения и крушение привычного образа жизни
– негарантированное благополучие в неопределенном будущем и сладкие
речи о преимуществах свободы. Могла ли подобная стратегия не вызвать
массового недовольства?
Да, свобода – великое достижение, но человеку мало быть свободным:
надо иметь крышу над головой и работу, возможность растить детей
и спокойно выходить на вечернюю улицу, достойную плату за труд
и обеспеченную старость. И ощущать, что от тебя – гражданина своей
страны – на деле, а не на словах зависит происходящее: что к твоему
мнению прислушиваются, а когда таких мнений большинство – поступают
в соответствии с ним, а не вопреки ему.
Но силы, однако, неравны – и ценности, связанные с идеями правового
государства и законности неуклонно отступают под напором ценностей,
связанных с экономической реформой и идеологией «сильной исполнительной
власти». Более того: именно и только приверженность либерально-экономическим
и просвещенно-авторитаристским концепциям становится общепринятым
«необходимым и достаточным признаком демократа».
Стоит еще раз процитировать Григория Явлинского: «Право считаться
демократом стало своего рода монополией, которой обладали лишь
те, кто выступал за концентрацию власти в руках президента Ельцина,
приватизацию «по Чубайсу» и финансовую стабилизацию в духе ортодоксального
монетаризма. А если ты не согласен с правом Ельцина игнорировать
законы «во имя реформ», критикуешь чубайсовскую модель скоростной
распродажи госсобственности и не считаешь первостепенной борьбу
с дефицитом государственного бюджета – значит, ты уже не демократ
и благодари Бога, если тебя при этом не называют коммуно-фашистом»...
Однако, как и в недавние годы, холодильник не удается подключить
к телевизору: обещания («полгода терпения – и наступит улучшение»,
«на каждый ваучер – две «Волги» и так далее) все ощутимее расходятся
с реальностью. Становится очевидным: интересы реформы и интересы
большинства граждан разошлись. Что делать – менять курс?
Нет, отвечают поддерживающие власть демократы (предпочитающие
с некоторых пор называть себя «реформаторами»): курс верен, и
ему нет альтернативы – но нам ставят палки в колеса «противники
реформ», консерваторы и ретрограды, мечтающие вернуть страну в
прошлое к плановой экономике, тотальному дефициту и распределительной
системе. Правда, в их числе очень скоро оказываются слишком многие
– но реформаторы уже научились по-большевистски презирать неразумные
массы. Кто не с нами – тот против нас, если враг не сдается –
его уничтожают, не знаем, что – но доведем до конца!
Граждане требуют индексации пенсий и зарплат? Не обращать внимания,
это бунтуют «люмпены» и «наглые нищие», чьи иждивенческие настроения
надо выжигать каленым железом. Они недовольны остановкой очередей
на получение жилья, возмущаются «прихватизацией» и переходом бывшей
общенародной собственности в руки «красных директоров» и «денежных
мешков»? Красно-коричневая пропаганда, в свободном обществе государство
больше никому ничего не должно: выживает сильнейший, а если погибает
слабейший – сам виноват, не смог приспособиться. Вчерашние соратники
не желают идти в ногу и продолжают крамольные «разговорчики в
строю»? Объявить их оппортунистами, уклонистами и прокоммунистами.
Проведение реформ тормозит парламент, выражающий настроения «тупой
и бессмысленной черни» – значит, парламент надо обратить в развалины...
Дальнейшее, к сожалению, слишком хорошо известно.
Пройдет лишь два с лишним года после Августа – и продолжающие
делать ставку на Бориса Ельцина и его «вертикаль» официальные
демократы пойдут на выборы в составе «партии власти». В одной
упряжке с вчерашними врагами – экс-секретарями обкомов, пересевшими
в губернаторские кресла, и под презрительными взглядами вчерашних
друзей, не способных улюлюкать вслед побежденным и заходиться
в истерике от крика «Раздавите гадину!», свидетельствующего о
неполной уверенности в победе. А еще через два года станет ясно,
что «партия власти» уже не нуждается в маскировке – и «Гайдару
и его команде» показывают на дверь.
Они сделали свое дело – как отработавшая ступень ракеты. Дальше
«партия власти», объявившая своим «домом» всю Россию, пойдет без
них: когда я пишу эти строки, она тщательно готовится к выборам
– чтобы не повторить ошибку своих вчерашних товарищей по компартии
и не допустить «случайностей». Через четыре года после Августа,
«приватизировав» власть, она надеется на бессрочное свидетельство
о собственности. Остановить ее сегодня очень сложно – удастся
ли?
Либерализм с большевистским лицом?
Последние десять лет мы до хрипоты спорили о либерализме, зачитываясь
его наконец-то переведенными классиками. Но внимательно ли мы
их прочли?
«Каждый из нас в бессонные ночи мечтает о тирании, но только пусть
она даст власть нашим единомышленникам!» Это – один из самых знаменитых
политологов мира доктор Раймонд Арон.
«Все шире распространяется пагубное заблуждение, что для того,
чтобы чего-то добиться, надо развязать руки исполнительной власти,
устранив бремя демократической процедуры». А это – отец западного
либерализма, доктор Фридрих Хайек.
Давно ли перечитывали эти строки отечественные реформаторы?
«Во имя реформ» была взращена «сильная исполнительная власть»
– и стоит ли удивляться, что она повела себя с представительной
(куда демократы когда-то рекрутировали свои лучшие силы) на манер
кукушонка? «Во имя реформ» был узаконен произвол «своих» – и стоит
ли удивляться, что беззаконие стало нормой жизни? «Во имя реформ»
в руках главы государства была сосредоточена почти абсолютная
власть – и стоит ли удивляться, что вспыхнуло пламя в Чечне?
«Ты этого хотел, Жорж Данден – ты это и получил!» А это – Жан-Батист
Поклен, он же Мольер. Вы хотели, господа, «жесткую президентскую
вертикаль»? Получите всевластие чиновников и беззащитность граждан,
бесправный парламент и послушный суд, воров в губернаторских креслах
и подлецов в министерских, горящий Белый дом и пылающий Грозный.
Кстати, не генерал ли Дудаев одним из первых восторженно приветствовал
октябрьское «подавление коммуно-фашистского мятежа», с чем горячо
поздравил старшего коллегу? Что же, ни одно доброе дело не остается
безнаказанным...
Сегодняшний российский либерализм несет в себе все родовые признаки
большевизма. Большевики, как известно, тоже отличались презрением
к неразумному народу и сулили за этапом страданий благоденствие
рая. И все отечественные «преобразователи» – от Гайдара до Черномырдина
– оказываются лишь их прилежными учениками, демонстрируя страстную
любовь к «сильной власти» как методу принудительного проведения
желаемых реформ, и одновременно – предельное равнодушие к людям,
которые рассматриваются как объект для научного эксперимента.
Но опыты, простите, надо ставить сперва на крысах!
