В четвертый раз за последние тринадцать лет Россия выбирает президента. Но если ключевым для первых выборов было слово «надежда», то ключевым для четвертых выборов стало слово «равнодушие».

Выборы 1991-го действительно были выборами надежды. Надежды на то, что «демократическая весна» 1990-го, логическим продолжением которой казались президентские выборы, раз и навсегда растопила ледяные заторы, отделяющие Россию от нормального мира. Надежды на то, что враг повержен, победа – окончательна, а перемены – необратимы...

Бориса Ельцина избрали президентом потому, что с ним во многом связывались эти надежды. Но еще и потому, что лидеры «Демократической России», имевшие тогда колоссальный авторитет, объявили Бориса Николаевича демократом – это, по их мнению, облегчало его избрание.

Заметим: сами они не питали иллюзий и рассматривали будущего президента как компромиссную фигуру, под прикрытием которой в течение «переходного периода» должны были вырасти и набраться опыта демократические кадры. Но дело было сделано: подмена понятий произошла, и она очень дорого обошлась...

Многие граждане в последующие годы искренне считали, что именно Ельцин и есть настоящий демократ. С одной стороны, это серьезно дискредитировало демократию – поскольку к ее «достижениям» автоматически относились гиперинфляция, уничтожение сбережений, девальвации, дефолты и война в Чечне. А с другой стороны, это не позволяло реально оппонировать Ельцину с «демократического поля», и единственной альтернативой президенту становились коммунисты.

Что же, через пять лет именно это и загнало страну в ловушку «меньшего из двух зол». А ключевым для выборов-96 стало слово «страх». Недаром эти выборы были метко названы «победой страха над совестью».

Искусно нагнетаемый страх перед «реваншем», возвращением дефицита, очередей и пустых полок, дополненный массированной пропагандистской кампанией «каждый голос, отнятый у Ельцина, уходит к Зюганову», сделал, казалось бы, невозможное: увеличил рейтинг действующего президента почти в тридцать раз. Выборы же, в отличие от выборов 1991 года, можно было назвать честными и равными только в насмешку. Команда Ельцина тогда мобилизовала себе на помощь гигантский административный ресурс, федеральные телеканалы были, по сути, превращены в отделы избирательного штаба президента, конкуренты были загнаны за непроницаемое кольцо информационной блокады и демонстрировались гражданам исключительно в невыгодном свете...

При всем при этом, однако, безмолвствовали не только ЦИК и прокуратура, но и демократическая общественность. Очень многие ее видные представители считали тогда, что цель оправдывает средства и ради поражения коммунистов можно, слегка поморщившись, закрыть глаза на беззаконие. А кое-кто открыто заявлял, что «во имя демократии» надо не признавать результаты выборов, если их выиграет Зюганов.

Надо ли удивляться, что избиратели, глядя на это, уверились, что сменить власть в стране им не позволят? И что альтернатива у них проста: Ельцин, оставшийся у власти – или Ельцин, отказавшийся отдать власть. Что чревато повторением октября 1993-го...

Последствия случившегося, между тем, были куда более серьезными, чем сохранение Ельцина у власти. Кремль убедился, что, во-первых, важнейшим из предвыборных искусств является телевидение, и с голубого экрана «пипл схавает все», а во-вторых – что система, сочетающая в себе исполнительную «вертикаль», послушные избиркомы и правоохранительные органы, способна творить электоральные чудеса.

Все это в полной мере проявилось, когда через четыре года реализовывалась операция «Наследник».

То, что было впервые опробовано в 1996-м, стало нормой в 2000-м. Губернаторы открыто заявляли, что обеспечат нужный процент голосования за Владимира Путина на контролируемых территориях, чиновники всех уровней записывались в доверенные лица Владимира Владимировича, а его избирательный штаб жаловался, что не может «освоить» все добровольно предлагаемые средства. Телепрограммы и газеты напоминали кроссворд с одним словом по горизонтали и вертикали, придворные мастера культуры и деятели науки соревновались в преданности Путину, а придворные телеведущие храбро заявляли о своей глубокой симпатии к подполковнику госбезопасности, чье имя за полгода до того было известно лишь немногим...

Понятно, что говорить о честной игре и равенстве кандидатов не приходилось: конкуренты, как и в 1996-м, были надежно «задвинуты», а для гарантии – вымазаны грязью (так, в отношении Григория Явлинского контролируемые Кремлем ОРТ и РТР не гнушались даже и прямыми фальсификациями). В итоге выборы стали формальностью: вместо смены власти получилась передача ее по наследству.

Ну а выборы-2004 уже трудно назвать выборами. И недаром российский избиратель встречает их с полнейшим равнодушием – с таким же, с каким советский избиратель встречал все выборы, где убедительную победу одерживал нерушимый блок коммунистов и беспартийных. Ибо он прекрасно понимал, что от его выбора не зависит ровным счетом ничего.

Неужели путь от надежды до равнодушия оказался пройденым всего за тринадцать лет?