История отношений Германии и России имеет глубокие корни. Великое посольство 1697 года царя Петра I в западные страны и, прежде всего, в Германию, открыло новую эпоху реформирования России и ее интеграции в сообщество наиболее развитых стран.

По-своему знаменательно и другое событие, относящееся к тому же году, но о котором говорят значительно меньше. Речь идет о памятной записке Лейбница, содержащей подробный план преобразований в России - от создания целой сети научных и просветительских учреждений до многочисленных проектов относящихся к сфере экономики, развития транспорта, изучения природных ресурсов и многое другое.

Лейбниц рассматривал Россию как "tabula rasa", считая это большим плюсом. Он полагал, что накопленный Европой созидательный опыт можно использовать в России, предварительно освободив его от исторических рудиментов, заблуждений и ошибок. Об этом он писал Петру I в январе 1712 года: "Можно избежать бесчисленных ошибок, которые постепенно и незаметно укоренились в Европе. Известно также, что дворец, возводимый совершенно заново, выходит лучше, чем, если над ним работали многие столетия, возводя, улучшая и многое изменяя". Идея Лейбница о возможности построения в России универсального государственного и общественного строя на основании западного опыта, несмотря на ее утопичность и идеалистичность, оказала свое влияние на развитие общественной мысли в России.

В ретроспективе трех столетий история российско-германских отношений представляется мощным фактором развития российских реформ. В российской исторической науке даже существует точка зрения о процессе модернизации России после Петра Великого как о ее "германизации".

Так или иначе, с начала XVIII в. Российская империя не имела столь тесных, многообразных, а главное столь массовых контактов ни с одной другой западноевропейской страной. Достаточно вспомнить сотни тысяч немецких колонистов, начавших свое переселение в Россию еще при Екатерине. В 60-е годы прошлого века немецкое землячество в Петербурге превышало 100 тысяч человек, при общей численности жителей в 900 тысяч, а русское землячество начала 20-х годов в Берлине составляло 360 тысяч граждан.

Связи между Россией и Германией, практически во всех областях, являются наиболее интенсивными и сегодня. Только в Москве действуют сейчас более 800 германских представительств. В общем количестве иностранцев, посещающих Россию, немцы занимают третье место. Германия находится на третьем месте по числу выездов российских граждан за границу.

У России и Германии особые отношения, как и у любых других стран. Впрочем, у российской и немецкой сборных по футболу тоже особые отношения. Но это не означает, что они играют друг с другом по особым правилам или могут устраивать договорные матчи. Эти особые отношения дают им основу для более полного взаимопонимания. Особенность российско-германских отношений основана на том, что уж очень часто исторические линии развития России и Германии пересекались, а временами и переплетались на долгие годы.
 

В этом году исполнилось 50 лет со времени окончания второй мировой войны. Из множества событий и процессов, произошедших за это время, исключительно важным является демонстрация Германией всему миру ее способности удалить из своей общественной жизни раковую опухоль национал-социализма. Эти десятилетия убедительно доказали, что германское общество нашло в себе силы не только глубоко осознать трагедию Германии тридцатых-сороковых годов, но и практически исключить из политической жизни те силы, которые 65 лет назад привели германский народ к страшной трагедии. Можно с уверенностью сказать, что работа, проделанная германским обществом, увенчалась историческим успехом: в Германии сегодня нет опасности возрождения тоталитаризма, национализма и фашизма. Германия определилась как современное либерально-демократическое государство с мощной правовой системой, с развитыми гражданскими институтами, стоящими на страже демократического общества. В этом я вижу главный итог прошедших 50-ти лет для Германии и символ окончания послевоенной истории.

Во второй мировой войне произошло самое страшное, самое кровавое столкновение Германии и России. И на исходе пятидесятого года со дня его окончания можно с удовлетворением отметить, что народы России с присущим им благородством, с присущей им традицией смотреть в будущее тоже перевернули страницу этого страшного прошлого.
 

Для того чтобы был понятен ход моих мыслей, чтобы было понятно, с каких позиций, с какой точки зрения я буду сегодня говорить о моей стране, я хотел бы очень коротко рассказать о том, какой я хотел бы видеть Россию. Мне кажется, что сказанное мною будет во многом созвучно с тем, что вы могли бы услышать от очень многих российских политиков, также как и от многих крупных политиков Запада.

Я мечтаю о том, чтобы Россия стала сильной, внутренне прочной демократической страной, в которой народ являлся бы главным и полноправным сувереном. Все, что я делаю сегодня в России, направлено на то, чтобы моя страна стала таким демократическим, либерально-правовым государством, чтобы Россия стала действительно федеративной страной, объединяющей на равноправной основе российские земли и народы. Я хочу видеть свою страну просвещенной и живущей по принципу добрососедства. Я хочу, чтобы в самое ближайшее время Россия наконец пришла к эффективной, свободной, конкурентной рыночной экономике. И в этом - цель каждого моего поступка и цель многих людей, активно участвующих сегодня в политической жизни России.
 

В этой связи я хотел бы обратиться сейчас к исключительно важному и интересному докладу, сделанному доктором Отто Графом Ламбсдорффом 4 апреля 1995 года в Москве. Основная часть московского доклада была посвящена тому, что Германии сегодня приходится иметь дело с Россией, которая «пока не определилась в своем желании избрать четкие ориентиры», и российским обществом, которое «еще само не решило, чего оно хочет, по какому пути желает идти».

Я знаю, что подобная точка зрения весьма распространена в Германии, и поэтому стоит разобраться, верна ли она. Ведь речь идет о ключевых вопросах.

Прежде всего, я хотел подчеркнуть, что радикальные преобразования, произошедшие в России, имеют в своей основе широкое общественное согласие по основополагающим принципам. То есть выбор, сделанный российским обществом, был вполне определенным - демократическое государство и рыночная экономика. Сегодня у нас есть основания говорить о том, что общественное согласие в этом фундаментальном вопросе в главном сохранилось. Больше половины населения
остается сторонником реформ, направленных на формирование экономики рыночного типа и демократии; противников у этого курса почти втрое меньше.

С такой же определенностью изучение общественного мнения свидетельствует и о том, что преобладающая и все более увеличивающаяся часть россиян негативно относится к результатам нынешних реформ и выражает недоверие практически всем государственным, политическим и общественным институтам. Особенно высоким является недоверие к президенту, суду, милиции и прокуратуре, высшему армейскому руководству, профсоюзам, а также к парламенту.

Общественный кризис доверия к основным государственным институтам и политическому руководству страны обусловлен именно тем, что они либо прямо нарушают декларируемые ими же самими и легитимирующие их существование фундаментальные принципы, либо проявляют непоследовательность, нерешительность, некомпетентность в их реализации. Этот кризис выражается в том, что сохраняющееся общественное согласие о фундаментальных принципах демократии и рыночной экономики входит в противоречие с представлениями массового сознания о путях и методах реализации этих принципов.

Разочарование в результатах реформ, неприятие их стратегии и конкретных программ порождают ориентационный вакуум, который заполняется реликтовыми установками, предубеждениями и предрассудками. Это наглядно прослеживается, например, в отношении россиян к Западу в целом, и к Германии в частности. Общественное мнение, безусловно, положительно оценивает сближение со странами Запада в смысле признания фундаментальных принципов открытости политики, экономики и культуры. Однако на уровне реализации этих принципов ощутимы настроения недоверия и подозрительности, даже и с элементами фобий.

Нынешнее состояние российского общества, его умонастроение невозможно сравнить с тем, каким оно было в конце 80-х годов. Тогда кредит доверия по отношению к Западу, его общественному устройству, политике Запада, его экономическим предложениям был практически неограниченным. Нет сомнений, что какая-либо серьезная концепция развития посткоммунистического мира была бы с готовностью воспринята в России и наверняка получила бы общественную поддержку, если бы Запад в то время располагал таковой. В тот переломный момент мировой истории такой концепции не оказалось.

Главной проблемой сегодняшних взаимоотношений Запада и России является высокий уровень инфляции доверия. Поэтому все большее значение приобретает то, что могло бы изменить ситуацию к лучшему. В таких случаях обычно принято рассуждать о весьма серьезных формальных вещах, таких, как договоры типа «Партнерство во имя мира», об Организации по сотрудничеству и безопасности в Европе, о роли НАТО в Европе, судьбе военных договоров, подписанных и неподписанных соглашениях между Россией и Европейским Союзом. Это, однако, удел дипломатов. Мне же хотелось бы, следуя вашему примеру, остановиться на других вещах. На тех, которые составляют существо, душу и сердце всех этих договоров и соглашений и, что самое главное, создают или не создают реальную базу для их выполнения, для того, чтобы они могли стать действительностью.

В Москве доктор Отто Граф Ламбсдорфф, заканчивая свое выступление, сказал, что русские «в карман за словом не лезут», и будет правильно, если в своем выступлении в Берлине представитель российской общественности скажет все открыто, начистоту, как и принято говорить между партнерами и друзьями. Я воспользуюсь этим советом и сегодня буду говорить о том, как либеральные политики в России и та часть общества, которая по-прежнему остается верной демократическим и либеральным преобразованиям (а таких в России, как называющих, так и не называющих себя демократами, большинство), видят роль Германии в будущем своей страны. Иначе говоря, я хочу подойти к следующему вопросу - Германия и Россия: кто мы друг для друга?
 

Принято говорить о том, что главный вопрос взаимоотношений между Западом и Россией, между Германией и Россией - это вопрос финансовой помощи, помощи в ее экономических преобразованиях. Это неверно.

Финансовая помощь, при ее огромной важности и нашей признательности за то, что она была оказана в последние годы, не является ключевым элементом, определяющим роль Германии в развитии российского общества и становлении российской демократической государственности. Гораздо важнее для России интеллектуальная, моральная и политическая поддержка позитивных процессов, которые у нас происходят. И это говорю вам я, экономист, для которого, казалось бы, самым главным должны быть кредиты, реструктуризация долга, займы... Нет, не это сегодня может переломить ход событий.

Неблагоприятная тенденция в отношении российского общества к Западу началась в 1992 году, на том пике практически неограниченного кредита доверия к нему, о котором я говорил выше. В это время западные страны изменили некоторые принципиальные подходы к своим взаимоотношениям с Россией. Это изменение в значительной мере было вызвано тем, что Запад принял желаемое за действительное и посчитал, что в России уже произошла демократическая революция, существует демократически избранный президент, демократическое правительство, что Россия является страной, где власти реально представляют если не все, то по крайней мере большую часть общества. Из этого следовало, что способ взаимодействия с этой страной отныне не должен отличаться от способов, принятых во взаимоотношениях между демократическими государствами, в которых всегда или с перерывами, но уже сотни лет, демократия существовала.

Так Запад отказался от подхода, который он практиковал многие десятилетия, когда считал необходимым разговаривать не только с представителями официальных властей, но и с советскими людьми, говоря им немало правдивого, принципиально верного, добиваясь таким образом очень высокого кредита доверия. В результате, и это не удивительно, произошло сужение общественных контактов. Все внимание Запада оказалось сосредоточено на контактах с двумя-тремя фигурами из высшего руководства России. Естественно, что неудачи и провалы российского руководства в экономических реформах, кульбиты его политической линии в глазах значительной части россиян СТали ассоциироваться с политикой Запада в целом, постоянно выступавшего в поддержку конкретных личностей в российском руководстве.

Сценарий встреч с нашим президентом крупнейших политических деятелей западных стран, приезжающих в Москву, был упрощен до чрезвычайности. На вопрос о том, что же сегодня происходит в России, ответ звучал примерно так: мы проводим радикальные преобразования, радикальные реформы, После этого следовали поздравления, объятия и пожелания успехов.

То, что было жизненно важным и принципиально необходимым для российского общества: стремление Запада действительно понять проблемы, с которыми столкнулась Россия в этот тяжелейший переходный период, осознать, что означает для большинства россиян 2500 % инфляции за год, что значит для огромной части российского общества перечеркнуть то, чему люди посвятили десятки лет своей жизни, постичь трагедию ускользающих перспектив, утраты веры в собственные силы - все это начисто отсутствовало в подходах западных политиков к российской действительности.

У многих россиян это создало ощущение, что на Западе живут люди, достойные уважения за то, что смогли создать для себя хорошую жизнь. Однако к нам здесь, в России, это не имеет никакого отношения. «Они» далеки от наших проблем, не знают, а может быть, и не хотят знать, что происходит в нашей стране.

Что же является главным в поддержке наших реформ, что может существенно повлиять на то, как определится Россия? На первое место я бы поставил такое простое и хорошо известное слово, как «правда». Для демократических реформ в России исключительно важно, чтобы Запад, Германия всегда были в состоянии как можно более определенно говорить, что «черное» - это «черное», а «белое» - это «белое». Подробно и открыто объяснять, что диктует исторический опыт последних 50 лет борьбы за уничтожение в Германии нацизма, разъяснить, в том числе и политически, что же на самом деле является демократическим, приемлемым, а что таковым не является.

Самым ярким примером отсутствия такого состояния откровенности явилась чеченская война. Да, мы знаем, что многие германские политики крайне негативно отнеслись к этим событиям. И вы знаете, что большинство граждан российского общества не поддержало эту авантюру российского руководства и ратует за прекращение этой войны. Однако в самые тяжелые месяцы начала кровавой войны в Чечне прямых и четких заявлений со стороны руководства Германии, как и других стран Запада, так и не последовало. Это выглядело как аванс или как молчаливое поощрение той части российского руководства, которое выступало за эскалацию Конфликта. Правды в оценках, четкости в ориентирах, своевременности реакции - вот чего мы ждем от Германии.

К сожалению, Чечня явилась лишь продолжением ранее начатого курса, который, по крайней мере публично, не был отмечен на Западе. Новая политическая элита, пришедшая в Кремль в конце 1991 года, почти сразу же попыталась править, по существу, старыми авторитарными способами, опираясь на тот же косметически обновленный, еще интенсивнее размножающийся, выходящий из-под контроля бюрократический аппарат. В результате вместо решительных действий по углублению экономических реформ и демократизации государственной власти была развернута очень личностная политическая конфронтация, приведшая в конечном счете к октябрьскому кровопролитию в Москве.

С моей точки зрения, Германия наряду с лидерами ряда других стран совершила в тот момент стратегический просчет. Они безоговорочно сделали ставку на личность Ельцина и поддержали отмену конституции, разгон, а затем и танковый расстрел парламента, т. е. серьезнейшие нарушения демократических норм, якобы ради продолжения демократических реформ. При этом как-то забылось, что демократия опирается не на конкретных лидеров, которые меняют свои взгляды и заменяются на постах, а на определенные принципы, правовые нормы и традиции. Октябрь 1993 года создал в этом плане очень плохой прецедент для России.

Для экономических реформ это не принесло ничего хорошего. А во внутриполитическом плане в конечном итоге привело к войне в Чечне. Логическая связь московских залпов 1993 г. и грозненских бомбардировок 1995 г. сейчас очевидна. Мы, демократическая оппозиция, с самого начала выступили против чеченской авантюры, но ее с военторгом, открыто и скрыто поддержали именно те, против кого вроде бы Кремль предпринял антиконституционные акции в 1993 г. Это лучше всего характеризует и природу войны в Чечне, и эволюцию нынешнего правящего режима в России.

Еще один миф, который я хотел бы сегодня опровергнуть, - о якобы стоящей перед Западом необходимости выбора между демократией и стабильностью в России. И октябрьский кризис 1993 г., и декабрьский кризис в Чечне 1994 г. показали, что такой дилеммы не существует. Нестабильность в России и в экономическом, и в военно-политическом отношениях, проистекает прежде всего от недостатка демократии, произвола политического руководства, от неконтролируемых действий бюрократии. Те, кто рассчитывает, что стабильность в России можно обеспечить за счет свертывания демократии, не получат ни демократии, ни стабильности. Об этом надо помнить в свете предстоящих парламентских и тем более президентских выборов.
 

На второе место по влиянию на то, как определится Россия, я бы поставил понимание. В Москве в апреле доктор Отто Граф Ламбсдорфф по этому вопросу сказал: «Тот, кто, подобно нам, причинил великие страдания народу, стране, обязан в будущем относиться к этому народу, к этой стране с чувством эмпатии. То есть стремиться к пониманию. Это обязанность вести диалог, обязанность к сотрудничеству, к партнерству везде, где это возможно, готовность оказывать помощь там, где она необходима. Эмпатия означает, кроме того, стремление к открытости и честности».

Трудно сказать точнее. Это включает в себя также способность чувствовать и понимать проблемы. Мы не просим этого, но если, как часто говорят на Западе, наши проблемы -это также и ваши проблемы, то тогда Запад, Германия вместе с нами должны искать ответы на вызовы, с которыми сталкивается сегодня Россия. Я назову только некоторые из них, представляющиеся мне наиболее важными, и по которым, на мой взгляд, на сегодняшний день глубокого понимания, к сожалению, нет.

Первая озабоченность связана с недостаточным пониманием на Западе и, прежде всего, в США и Германии сущности и хода наших экономических реформ. Россия унаследовала примерно 70 % монолитного промышленного потенциала СССР, который был в высшей степени монополизирован, на 99% огосударствлен, на 70%  ориентирован не на производство товаров потребления, а на индустриальные госзаказы, обслуживавшие оборонную промышленность. Деньги (как и вся банковская система) не играли почти никакой роли в этой экономике, где все определялось централизованным распределением ресурсов.

Российская экономика в отличие от экономики Польши и других стран не была деформирована централизованным плановым госуправлением. Она была создана им от начала и до конца. Она была создана так, чтобы работать без законов и вне общественного контроля. Задача либеральной экономической реформы в таких условиях заключается в том, чтобы освободить общество от подобной экономики.

На практике же имело место иное. Произошли либерализация, освобождение и фактическое признание в качестве основных экономических агентов бывших советских монополий. Именно они вместе со старой номенклатурой получили основные дивиденды от дерегулирования цен монополистов и квазиприватизации через ваучеры. Жесткая бюджетная и денежная политика не привела к главному - изменению структуры производства и отношений собственности, появлению рынка недвижимости и труда.

К сожалению, заметную роль в этих реформах сыграло участие западных советников, а также западных финансовых институтов, таких, как МВФ и Мировой банк. Более того, вся внешняя экономическая помощь и кредиты были привязаны к рекомендованному типу реформ и даже к пребыванию отдельных личностей на государственных постах в России. И очень скоро средства и цели поменялись местами: иностранная помощь и кредиты МВФ из средства осуществления экономических реформ превратились в самоцель. А экономические реформы (вместе с внешней политикой) оказались всего лишь инструментом достижения этой цели, т. е. получения новых кредитов.

Отрицательные последствия не заставили себя ждать. Так, при составлении бюджета на текущий год российское правительство выполнило все основные условия МВФ. предельно сокращен дефицит бюджета, прекращены правительственные займы у Центрального банка и т. п. Международные финансовые институты предоставили России значительные кредиты на общую сумму более 12 млрд. долл Что же произошло?

По итогам первого полугодия инфляция превысила прошлогодние показатели, а спад производства достиг 50-процентной отметки по сравнению с 1989 г. Образование, медицина, правоохранительная система почти не получили финансирования из бюджета. Впервые за многие десятилетия было отпечатано меньше половины необходимых учебников для школьников к началу учебного года. При этом, кстати, отток российских капиталов за границу не прекращался ни на один день. Получив кредиты, правительство нашло деньги на семимесячную войну.

Может быть, пора задуматься, почему четыре года попыток проведения реформ по одному и тому же рецепту не дают результатов?

Однажды, отвечая на этот вопрос, один высокопоставленный немецкий чиновник сказал мне примерно следующее: «Вы правы, но мы не знаем, что делать и стараемся выиграть время. Поэтому мы дали деньги». Позвольте вас заверить, в том, что из этого ничего хорошего не получится.

Россия могла ожидать от Запада, и прежде всего, от Германии, совсем другой помощи - честного, непредвзятого анализа неудач предлагаемых рецептов и советов. Тогда на этой основе можно было бы совместно выработать иную политику реформ, не углубляющую кризис, не приводящую к политической нестабильности, а более похожую на практический опыт послевоенных Германии или Японии.
 

Теперь я хочу сказать о том, что тревожит нас в области внешней политики.

Очень часто на Западе, и в частности в Германии, говорят об СНГ, о взаимоотношениях России с бывшими республиками
СССР - Украиной, Белоруссией, Казахстаном. Моя позиция, которую я неоднократно заявлял, в том числе и средствам массовой информации Германии, заключается в том, что России не нужны сегодня военные и политические союзы с бывшими республиками СССР, находящимися на западных ее границах, - с Белоруссией, Украиной. Это воспринимается с удовлетворением.

Но ведь это не все. Сегодня Россия находится в исключительно сложном геополитическом положении. Основные угрозы для ее безопасности исходят не с запада, а с юга и потенциально с юго-востока. Россия сегодня - страна, которая имеет самые протяженные границы с самыми нестабильными регионами мира. И если есть понимание того, что Россия - потенциальный фактор стабильности в Евразии, то это ставит в иную плоскость вопрос о том, какая армия должна быть у России.

В таком плане распространенное на Западе желание видеть российскую армию как можно более ослабленной, а военно-промышленный комплекс разваленным, с моей точки зрения, является крайне недальновидным.

Если мы хотим добиться стабильности в Европе и понимаем все еще существующие в мире потенциальные угрозы, если мы видим, что у России и Европы могут возникнуть общие серьезные проблемы безопасности, то Россия должна стать партнером США, Германии и других западных держав. Тогда зачем же ослаблять партнера?

Сталкиваясь с очевидным непониманием этой ситуации, Россия реагирует соответственно и испытывает все большие подозрения относительно истинных намерений Запада. Вместо того чтобы проявить понимание необходимости стратегического курса на модернизацию российского военного потенциала и включение его в мировую систему безопасности, Россию подталкивают к положению, когда она должна снова определиться как осажденная крепость. Западная политика, основанная на презумпции непредсказуемости и имперских наклонностей России, толкает ее именно к такой непредсказуемости и таким поползновениям, поскольку резко усиливает в России позиции националистов и антизападных державников, одновременно ослабляя влияние демократов и либералов.

Наша тревога связана также и с недопониманием между Россией и Германией по поводу вероятности расширения НАТО на восток. Хочу быть понятым абсолютно точно - у России нет никакого права запрещать или препятствовать Польше, Чехии, Венгрии или кому-либо еще вступить в НАТО. Но мы, представители демократической общественности, считаем своим долгом ясно донести до вашего сведения вероятные последствия этого решения, чтобы вы принимали его с полным учетом всех моментов и чтобы потом не было никаких неожиданностей.

Мы исходим из того, что сегодня Польше и другим странам Центральной Европы никто не угрожает ни с запада, ни с востока. Поэтому расширение НАТО на восток резко изменило бы восприятие этой организации в России (тем более что ее полноправное членство в НАТО невозможно, да и не нужно). И дело не военной угрозе для России, которую такое расширение непременно и сразу создаст. Опасность в том, что это событие, скорее всего, вызовет ответную реакцию в России, направленную. на расширение ее военного влияния в западном направлении.

Российские стратеги, занятые долгосрочным военным планированием, решат, что раз НАТО безо всякой видимой причины продвигается на восток, прямой долг России заключается в том, чтобы отодвинуть рубежи обороны как можно дальше на запад, также путем «чисто оборонительного союза». Это повлияет на политику Москвы как минимум в отношении Калининградской области, Беларуси, Украины, начнется наращивание сил в европейской части России. Российские военные ведомства вместо глубокой реформы и стратегической переориентации обороны на юг и юго-восток вернутся к привычному делу - военному планированию на европейском театре. России опять будет навязана мысль о враждебном окружении. Мы хотели бы избежать такого поворота событий.

Мы выступаем за экономическую интеграцию России с Украиной, Белоруссией и другими странами СНГ, но против навязывания им военного союза. Мы за разумную конверсию оборонной промышленности, за глубокую военную реформу и сокращение российской армии, установление над ней демократического контроля, переориентацию ее стратегического планирования с запада на юг и юго-восток, укрепление режима разоружения в Европе.

Но какими бы благими соображениями ни диктовалась линия Запада, и в первую очередь Германии, на расширение НАТО, все наши вышеназванные намерения и позиции будут в этом случае серьезно затруднены.

И наконец, еще одна тревога. Она обусловлена войной в бывшей Югославии. Мы считаем, что признание независимости Хорватии до урегулирования проблемы Сербской Краины было огромной ошибкой. Но еще большей ошибкой было признание независимости Боснии до решения проблем между сербами, мусульманами и хорватами, до политического выяснения вопроса о том, смогут ли эти народы ужиться в маленьком государстве Босния после того, как они не смогли сосуществовать в большом государстве Югославия. Все это крупные политические просчеты.

И проблема здесь в том, что кроме верных, но абстрактных разговоров о том, что нужно прекратить стрельбу, не было сделано ни одного предложения по поводу того, как же политически организовать жизнь на территории бывшей Югославии. Никто из политиков не предложил, что делать людям после того, как они действительно прекратят стрелять.

Никакой исторической солидарности с сербами у россиян до последнего времени не проявлялось. Просербские настроения в России появились только в последнее время, как реакция на одностороннюю позицию НАТО.

Несмотря ни на что, НАТО проигнорировало позицию России по вопросу бомбардировок. Секретный же меморандум между ООН и НАТО был воспринят в России как беспрецедентное нарушение взаимопонимания о взаимодействии Совета Безопасности ООН и НАТО. В первые дни после сообщения о так называемом «секретном меморандуме» многие в России предполагали, что это лишь недоразумение, которое будет дезавуировано в самом скором времени. Этого так и не произошло.

Все это серьезно влияет на отношение в России к идеи миротворческой роли ООН после «холодной войны» и концепции равноправного сотрудничества России с НАТО, усиливает критику миротворческих возможностей НАТО и опасения в связи с перспективой ее расширения на восток. Это также разжигает антизападные настроения и укрепляет националистические группировки в нашей стране.

Наше движение и раньше выступало с критикой российской внешней политики в данном вопросе, так как считало ее абсолютно беспомощной и не имеющей ни влияния на Балканах, ни поддержки в самой России. Однако мы выступили против позиции Госдумы об одностороннем выходе России из санкций против Югославии, так как считаем недопустимыми и опасными любые односторонние действия в таких вопросах. Именно это дает мне основания высказать глубокую тревогу и сожаление по поводу всего, что происходит на Балканах и как это оценивается в Германии. Но более всего по поводу того, как это воспринимается десятками миллионов людей в России.
 

Я подошел к концу моего выступления. Возможно, не все, что я говорил, приятно, но трудно представить себе полезный диалог, участники которого лишь обмениваются комплиментами. Перечень ключевых проблем у немцев и русских не слишком велик, однако те, о которых мы говорим сегодня, мне представляются чрезвычайно важными.

Они тем более важны, что общественные лидеры, если они чувствуют свою ответственность и не стремятся к популизму, должны не идти на поводу общественного мнения, а формировать его и направлять в определенное русло.

Сегодня, пожалуй, не имеет практического смысла сожалеть о том, что упущено, в том числе и в российско-германских отношениях. Но я убежден, что жизненные интересы моего народа совпадают с жизненными интересами немцев. И я счастлив, что живу в такое время.