1.2 Принципы

 

О существенных чертах “демократического мышления”

Идейный базис “демократической революции”, завершившейся в августе-декабре 1991 года (но интеллектуально готовившейся в недрах советского общества начиная со времен “оттепели”) состоял из двух фундаментальных идей. Можно сказать, что духовным основанием происшедших и продолжающих разворачиваться на наших глазах событий явились: 
    - идея человеческой свободы (и ее приложения в экономике и в политике — идеи политической демократии и рыночной организации экономики); 

    - идея свободы наций, их права самим определять свою государственность.

Однако, следует внести существенное ограничение в вышесказанное. Не идеи сами по себе определили наше развитие (в той мере, в какой можно говорить о влиянии идей на общественную жизнь), а специфический способ восприятия этих идей, характерный для нашей интеллигенции (прежде всего — интеллигенции столичной. Разумеется, отдельные самостоятельные мыслители, которые у нас есть и голоса которых, как правило, не слышно в общественных битвах, не относятся к интеллигенции. Их начинают слышать позднее, когда все уже совершилось). 

Существенными чертами такого “способа восприятия” следует признать следующие моменты: 

    - отсутствие рефлексии понятий, другими словами, их некритическое (в философском смысле слова) употребление и в этой связи не мышление, оперирующее смыслами, не осмысляющее мышление и, следовательно, не мышление в собственном смысле слова; а “практическое действие” (от “кухонных разговоров” и на-писания публицистических статей (вся наша “публицистика”) до демонстраций) в котором “мысль” (то, что от нее осталось — в своих лучших проявлениях не достаточно просвещенный наукой “здравый смысл”) является элементом самого действия и не более; 

    - отсутствие собственно научной культуры, не только совершенно недостаточное представление о современной (или, во многих случаях) даже вчерашней экономической, политической, социологической мысли; но и непонимание самого метода науки, непонимание того, что данный объект, данная страна крайне плохо изучена с научной точки зрения и потому, прежде чем применять, надо изучить, а изучить — значит не только собрать разрозненные факты из опыта других стран и обобщить их в рамках известных теоретических схем, концентрируясь на общем и обходя проблемы, которые ставят под сомнение самые схемы, но изучить на основе массовых данных, с самого начала поставив под сомнение имеющиеся схемы. И в любом случае — изучить раньше чем действовать.

С огорчением следует признать, что интеллигенция, готовя общественные перемены, оказалась не готова к ним и это имело разрушительные последствия. 

Сегодня “общество” начинает смутно не понимать еще, а чувствовать: что-то не в порядке со “свободой” и “самоопределением”, что-то здесь не правильно. 

Самое чувство это — не кризис идей и не смутное осознание этого кризиса, а кризис мировосприятия интеллигенции и смутное осознание последнего кризиса самой интеллигенцией. 

Для нашей темы представляет интерес, отталкиваясь от сказанного выше, более внимательно присмотреться к словосочетаниям “человеческая свобода” и “самоопределение наций”, взяв эти словосочетания так, как они используются в обычном словоупотреблении нашей “демократической интеллигенции”. В таковом словоупотреблении они являются настоящими идолами интеллигентского сознания.

 

О понятии “человеческая свобода”

В философском понимании “свобода человека” не является чем-то единым, философы говорят о “свободе воли”, “свободе действий”; об отрицательной (“свободе от”) и положительной (“свободе для”) свободе. Обычное словоупотребление стирает эти различия, для нашей же цели крайне важно последнее разграничение. И кажется, что обычное словоупотребление и, соответственно, практика, оперируют таким образом понятием “свобода вообще”. 

На самом деле это не так. Они оперируют понятием “свобода от”. 

Под “свободой от” понимают отсутствие определенных ограничений, накладываемых на человеческую деятельность. Когда Татарстан говорит, что в случае вхождения в состав Российской Федерации он будет в экономическом и культурном смысле жить хуже, и следовательно интерес Татарстана заключается в политической независимости, это — характерный пример “свободы от”. И когда интеллигенция поддерживает заявления такого рода, она поддерживает “свободу от”. 

“Свобода для” — обозначает открытость человека для какой-либо деятельности, его способность быть творцом. “Свобода для” и “творчество” грани одного кристалла. “Свобода для” всегда связана не с отрицанием, а с некоторым положительным содержанием. Когда осенью 1991 года бывшим советским республикам предлагался Экономический Договор (с тщательно проработанными 24 соглашениями к нему) то речь шла именно о таком положительном содержании, вполне было ясно по какой дороге идти, что делать. Противостояли же такому положительному, творческому подходу к делу заявления о “тоталитарном центре” (другими словами — “независимости”, “суверенитете”, “самоопределении”) и т.д., то есть все та же “свобода от”. 

Создаваемое ныне государство (или, точнее, “распадающееся ныне государство”) — истинное царство “свободы от” (от КПСС, “тоталитарного союзного центра”, самого Союза и т.д.). Поразительно, как долго некоторые наши властные институты могут вдохновляться “свободой от” несуществующих уже явлений. Не они движут этим чувством, наоборот, безличная “сила отрицания” определяет во многом движение мысли наших государственных деятелей. 

“Свобода от”, взятая в своей обращенности не к социуму, а к духу человека, оборачивается свободой от осмысления и понимания, последнее же приводит к отсутствию “отрешенности” (хайдеггеровского Gelassenheit), следовательно, отсутствию погруженности человека в мир бытия, его выброшенности в мир обесмыссленных вещей. Последнее означает для человека бытийственную нерасчлененность мира, его обездушивание, механичность. Она совсем не безопасна, так как по сути своей уничтожает творца, самый акт творения. Человек ощущает себя игрушкой политических стихий, он “не понимает”, социум зол по отношению к нему.

 

О понятии “самоопределение наций”

Соответственно тому, что было сказано в предыдущем параграфе, и в сфере межнациональных отношений “свобода” понималась как “свобода от”. В этом не было бы ничего страшного в случае, если бы за отрицательным определением следовало положительное (если бы основательно говорилось “о свободе для”). Но этого не происходило. 

Предполагалось, что вслед за “самоопределением” последует расцвет национальной культуры и экономическое процветание. Это утверждение принималось не только без доказательств, но и без уточнения его смысла. 

Тезис “о самоопределении наций” являлся таким образом одним из идолов нашего интеллигентского сознания. 

Одновременно он оказался очень удобен для республиканских политических элит, которые использовали его как один из лозунгов в борьбе за власть. Учитывая, что одной из важнейших проблем, стоящих ныне перед Россией является проблема отделения некоторых республик (в этой части — это прямое продолжение тенденций, действующих со времени распада Советского Союза), а также то, что оправданием этого процесса является тезис о “самоопределении наций”, необходимо оценить, насколько истинен этот тезис. 

Разумеется, не стоит целиком уподоблять суверенизацию в России аналогичному процессу, имевшему место в СССР. Здесь есть специфика. Прежде всего, “свободы” от “Центра” хотят уже (по крайней мере на уровне общественных движений) представители русских регионов (самый яркий пример — Сибирь). Здесь мы видим разделение не по этническому, а по экономическому признаку (соответственно, аргументация сторонников отделения Сибири, “бело-зеленых”, носит экономический характер). 

Далее — в республиках, которые хотели бы потребовать самостоятельности, высока доля русского населения. И тем не менее, подумать над идеей “свободы самоопределения” имеет смысл по следующим причинам: 

    - во-первых, отчасти процесс распада Союза не закончен (и дело даже не только в распаде России или федерализации Украины, опасно то, что например в России деление по этническому признаку грозит расколоть некоторые республики — Саха (Якутию), Татарстан); 

    - во-вторых, Россия сегодня (если обратиться не к юридической, а к фактической стороне дела) — страна без границ. Процессы формирования новых государств еще не завершились, более того, мы полагаем, что какой-либо одной четкой тенденции (это верно по крайней мере для некоторых стран) в этом отношении нет. А раз так, раз народы наши ныне стали “свободными”, нельзя отрицать возможности их новой интеграции на некоторых условиях. И в этом отношении полезно, чтобы по крайней мере некоторые интеллектуальные камни не лежали на дороге единения.

Итак, необходимо дать ответ на вопрос, в каком смысле истинен тезис о “самоопределении наций”?
 

Формулировка проблемы

Сформулируем следующие утверждения: 

Тезис: Всякий народ может самоопределиться вплоть до создания собственного государства. Последнее — наилучший путь для процветания народа. 

Антитезис: Государство как есть, так и должно оставаться единым, нужно сделать все, чтобы народы, живущие в данном государстве, не могли самоопределиться. Последнее — наилучший путь для процветания народа. 

Эти утверждения выдвинуты в том виде, в каком они встречаются в обыденной жизни. За каждым из сформулированных положений стоят определенные политические силы (если первого утверждения традиционно придерживалась наша демократическая интеллигенция, то второй отстаивают представители патриотической оппозиции). 

Каждое из них представляется верным, но против каждого можно выдвинуть серьезные возражения. Это — антиномия. Представляется, что они и верны и не верны одновременно, что с логической точки зрения — невозможно. Как найти решение этой проблемы?

 

Подходы к решению

Обратим внимание на следующие моменты: 
    - в тезисе и антитезисе под словосочетаниями “самоопределение народа” и “процветание народа” и под словом “государство” скрываются разные понятия; 

    - решение антиномии должно мыслиться не в смысле “примирения” тезиса и антитезиса, не только в смысле нахождения единой словесной формулы. Словесная формула должна одновременно фиксировать раздвоенность, т.е. указанные понятия должны и в первом и во втором случае соотноситься с разными системами понятий.

 

Решение проблемы

Синтез приведенных выше утверждений мыслится следующим образом: 

- “разные системы понятий” есть то, что обобщенно называют “культура” и “политика”; 

- в культурном смысле каждый народ может самоопределиться, высшей целью “культурного самоопределения” является духовное процветание народа. Здесь речь идет о свободе духа человека. Духовно свободный человек живет в Царстве Духа, а не в Царстве объективации; в мире бытия, а не в мире вещей. Если исходить из мысли о том, что всякий человек духовно свободен, следовательно может быть творцом, то путем простой дедукции следует допустить свободу человека и в смысле творчества культурного. 

Кто станет спорить с этим? Приведенная мысль одинаково близка и демократам и патриотам-государственникам. 

“Государство”, “государственность” в отношении к этой частной задаче должны браться не вообще, а конкретно, как “национально-культурная политика государства”, как условие осуществления культурной деятельности. (Между прочим, при таком понимании “самоопределения” видна бессмысленность первого предложения в первом тезисе. Как-то сразу становится очевидным, что “государство” здесь ни при чем, речь может идти только о Царстве Духа, целостности, тотальности духа нации; и это верно при том существенном ограничении, что эта тотальность несет в себе возможность открытости не только по отношению к материалу (это очевидно), но и по отношению к духовным тотальностям других народов. Последнее надо понимать еще и в том смысле, что это верно не только по отношению к народам принадлежащим к одной “культуре”, “цивилизации”; но и по отношению к народам разных “культур” или “цивилизаций”.) 

До сих пор сторонники дезинтеграции страны исходили из “очевидной” мысли о том, что национальная культура наилучшим образом развивается в рамках национального государства. Но это вовсе не очевидно. Тезис о том, что “культурное процветание” возможно только в рамках самостоятельного государства сторонникам государственного самоопределения “по культурным основаниям” предстоит еще доказать, и пока мы не услышали от них теоретического доказательства. (На практике же, как показывает новейшая история самоопределившихся после распада СССР народов, все задачи развития культуры уходят даже не на второй план, а в неизвестность, заменяясь бесконечными тяжбами, имеющими политическую и экономическую подоплеку). 

Наше же рассмотрение показывает только одно — “государственное самоопределение” и “развитие культуры” (культурное самоопределение) — разные вещи. А раз так, то вполне возможно, теоретически мыслимо, что в эмпирической жизни культура может процветать в рамках единого государства и наоборот, она может стагнировать в рамках национального государства; 

- в политическом смысле вступают в силу другие соображения. Слово “может” должно пониматься не как произвольное желание, не как абсолютная свобода действия, в этом смысле она, в той или иной мере, при тех или иных условиях, есть; но как действие, имеющее под собой разумные основания. Основаниями такого рода могут быть соображения экономического или политического характера. Таким основанием может быть и “культура”, но только в том случае, если “национально-культурная политика государства” не дает внешнего простора для развития культуры. 

- во всяком случае мыслимо существование (и даже “процветание”) единого государства с разными типами культур. С точки зрения разума здесь нет противоречия. Другое дело, что взятое в такой абстрактной постановке, это положение дается как возможное. Необходимым оно становится при некоторых условиях, главными из которых следует признать два: 

    - разумную национально-культурную политику государства; 

    - достаточно развитый процесс взаимопонимания, “творческого собеседования” народов.

 

Ответ на возможное возражение

Разумеется, можно возразить, что в реальной жизни правит не разум, а страсти. Когда некоторые народы России (устами своих лидеров) говорят: “Мы хотим быть независимыми потому, что мы хотим иметь свой флаг в ООН. Чем мы хуже африканских стран?” или “Свое правительство лучше, чем хорошее центральное правительство” — это страсти. (Они не разумны, но это не значит, что с ними не надо считаться, и это не значит, что они не могут двигать людьми.) 

Заметим, однако, что так бывает не всегда, а раз так, то всеобщность предыдущего утверждения уже подрывается; во всяком случае в него требуется вводить дополнительные условия (В качестве примера можно привести случай с введением единой валюты в рамках Европейского Сообщества или договор о свободной торговле между Мексикой и США. Данные предложения прошли серьезную научную экспертизу и лишь после этого были приняты решения). 

Но и помимо опровержений эмпирическими предложениями, приведенное утверждение нуждается в уточнении. В каком смысле “страсти” или “интересы” правят социальной жизнью? И только ли они ей правят? Если да, то жизнь являет собой не космос, а хаос и не поддается никакому познанию и регулированию. Если же “интересы” движутся какими-то законами, правилами, то возможно не только познание и предсказание, но и (при некоторых дополнительных условиях) влияние на жизнь. Ведь когда Татарстан, Чечня или Тува желают отделения от России, когда Якутия или Башкортостан требуют дополнительных экономических прав, когда Нижегородская область просит правительство расширить ее права в сфере приватизации грузового транспорта и бензоколонок, они не говорят, что “мы этого хотим, в этом наши интересы и все остальные разговоры здесь не уместны”. Обыкновенно приводятся разного рода соображения, аргументы, которыми доказывается определенный тезис. Говорится о том, что Центр забирает слишком много, и если оставить эти средства в регионах, то жизнь людей будет лучше, или же о том, что приватизация указанных объектов — неизбежное следствие успешно идущей приватизации торговли. Здесь дело не в том, верна или неверна оказалась или окажется аргументация (хотя имеющиеся факты позволяют говорить, что не во всем верна), а в том факте, что аргументация вообще приводится. 

Характерная черта нынешней эпохи в том, что разумные основания приводить приходится, более того, приходится действовать в согласии с ними. Если украинский купон обесценивается быстрее рубля, то сколько бы мы не стояли на точке зрения, что “интерес” Украины заключается в хождении собственной валюты и ее экономическая политика будет абсолютно независимой, признавать реальность придется и все равно придется идти по пути интеграции, согласования экономической политики. 

Теперь мы можем уточнить приведенное выше высказывание. Как норма разумность существует, как позитивный факт она часто (но не всегда) отсутствует. Разумеется, “разумность” существует только как возможность. Весьма вероятно, что в данный момент ее нет. 

“Разумности” не существует тогда, когда: 

    - научное познание общества не способно дать ответа на поставленные вопросы и соответствующие социальные силы не способны соотносить свои действия с открытиями науки; 

    - по тем или иным причинам некоторые социальные силы отказываются следовать здравому смыслу (сегодня, в нашей стране это происходит по разным причинам, не последнее место здесь занимает простое невежество).

 

Некоторые следствия

Если наше рассмотрение показало, что противоречия нет, что возможен теоретический синтез приведенных выше двух высказываний, то и в эмпирической жизни возможно отстаивание соответствующей позиции, во всяком случае в той сфере, где какие-либо аргументы пока еще играют какую-либо роль. Поскольку “страсти”, сделавшие “в человеческой истории больше чем разум” (Дидро) в наше время облечены в разумную форму, то, во всяком случае, для части общества, полагающей, что она мыслит, эти аргументы могут показаться вескими. Этого достаточно для того, чтобы разбить одного из идолов нашего интеллигентского сознания (“народное счастье — в самоопределении”), подойти к решению многих наших и духовных, и экономических, и политических проблем.
 
[Начальная страница] [Карта сервера] [Форум] [Книга гостей] [Публикации]
 
Нижегородский пролог. Содержание. 
Далее -> 1.3 Цели