Игра в карты, как ни странно, один из самых распространенных сюжетов мировой живописи. Его использовали Караваджо, Манфреди, Ханхорст, Калло и многие другие. В искусствоведческой литературе на этот мотив обращать внимание как-то не принято. Вероятно потому, что надо писать о том, как художники обличают корыстолюбие, нездоровый азарт и прочие человеческие пороки этого ряда. Говорить о таком скучно. Спрашивается, почему же художники, отнюдь не страдавшие недостатком воображения, обращались к таким дидактическим материям. Очевидно, что прежде всего их интересовали задачи специальные, как принято выражаться, пластические. Игровая мизансцена открывает большие изобразительные возможности, возникает коллизия и соответственно содержательный объем. У зрителя появляется столь любимый им соблазн домыслить происходящее, вступить в диалог с автором. Таким образом, зритель подтверждает свою необходимость, так сказать, легализуется. Художник теперь не может заявить, что работает для себя или для вечности. Его произведение - высказывание, рассчитанное на непосредственный, лучше немедленный, отклик. Публика на это неизбежно покупается. Ничего интереснее банальностей, если вдуматься, на свете нет. Банально - значит узнаваемо и близко для каждого. Что касается игры как таковой, то в ней таится вечная притягательность запретного плода, кажется, будто человек в азартном угаре может реализовать такие свои потенциалы, для которых нет места в повседневности. Как правило, это то, о чем не говорят вслух. Картина Жоржа Де Ла Тура "Шулер" с чрезвычайной выразительностью запечатлела такую мизансцену.
История бытования этой картины, как и творческая судьба художника, сами по себе не менее азартны и интригующи, чем любая страстная игра. Имя одного из самых ярких живописцев XVII века было прочно забыто уже через несколько лет после его смерти. Хотя его работы, хранившиеся в провинциальных музеях Франции, неизменно привлекали внимание искусствоведов. Их приписывали разным выдающимся мастерам, никто не мог допустить, что автором шедевров мог оказаться никому не ведомый художник. Однако уже в середине XIX века имя Де Ла Тура стало робко возвращаться из небытия, вызывая все больший и больший интерес. Как и следовало ожидать, это породило новые казусы. Теперь Ла Туру стали приписывать едва ли не все безымянные работы, мало-мальски "подходившие" ему по стилистике. Возникло множество псевдо-Латуров и, соответственно, новые споры среди специалистов, которые продолжаются по сей день.
"Шулер" - одна из бесспорных латуровских работ. Хранится в Лувре и сравнительно недавно экспонировалась в Эрмитаже. Она интересна целым рядом своих особенностей, как стилистических, так и сюжетных. Привычная для таких сцен карикатурность у Ла Тура оборачивается некой зловещностью и инфернальностью. Этот эффект, если вглядеться в картину, достигается очень нетривиальным способом. В композиции, где число атрибутов сведено к минимуму, а лица участников выражают только то, что и должны выражать по хрестоматийным канонам (шулер - мошеннический цинизм, его сообщники - напряженную сосредоточенность, его жертва - наивность и растерянность), на первый план выступают желтые кружки монет. Их главенство подчеркнуто всем цветовым и световым решением (световое мастерство Ла Тура - притча во языцех). Психологическая разработка характеров здесь замещена цветовым эффектом, который и оказывается самым что ни на есть "психологичным". Деньги как знак всего порочного - тезис столь распространенный, сколь и малоубедительный. Но картина Ла Тура демонстрирует, что если его "расцвечивает" настоящий мастер, тезис обретает новую силу.