| 
 16 марта исполняется ровно год, как ушел из жизни Владимир Александрович Тихонов - ученый, общественный деятель, лидер новой российской кооперации. Тихонов был человеком необычайной скромности и огромного
     внутреннего обаяния.  Кроме того, он был наделен поразительной добротой,  столь счастливым и редким сегодня даром.  Это
     знают и помнят все, кого Владимир Александрович одарил своей
     дружбой,  знакомством,  деловыми и партнерскими отношениями.
     Но  ценность любого деятеля не ограничивается лишь душевными
     добродетелями или пороками.  На поверхности всегда  остается
     вопрос: а что он оставил после себя?  И в  этом отношении Тихонова можно назвать одной из ключевых фигур в десятилетии российских реформ.  Он был одновременно и их пророком, и их чернорабочим. Владимир Александрович не только глубоко изучал  причины
     возникновения  и векового господства государственного монополизма в России,  не только искал способы  и  возможности  его
     мирного  демонтажа,  но он сумел воплотить свои академические
     наработки в реальную политэкономическую доктрину,  приняв самое непосредственное участие в выработке и утверждении самого
     радикального и, на наш взгляд, самого значительного документа
     десятилетия - Закона о кооперации в СССР. Но и это еще не все. После принятия этого Закона, высвободившего огромную созидательную  энергию  миллионов  людей,
     Владимир Александрович возглавил движение кооператоров страны,  став Президентом Союза Кооператоров СССР, реформированного затем в Лигу Кооператоров и предпринимателей России.  И спустя год с того времени,  как В.А.Тихонова не стало,
     в то время, как Россия все глубже вязнет в трясине переферийных войн и столичных политических разборок,  в то время,  как
     все  чаще и активнее заявляет о себе навязчивая "безальтернативность",  - самое время вспомнить человека, стоявшего у истоков  действительной демократической альтернативы и саму эту
     альтернативу - новую кооперацию. Главным врагом демократических реформ в стране,  по мнению  Тихонова,  была  и остается монополия.  Разлагающую роль
     всякого монополизма он объяснял предельно  просто:  "Сравнить
     его не с чем и конкурировать с ним некому". Особую злокачественность хозяйственной монополии советского  типа Тихонов усматривал - и в этом был прав - в ее всеохватывающем, всепроникающем характере. Монополия - не только всевластие центра, но так же принцип построения и действия всей социально-экономической структуры,  е , если можно так сказать, руководящий дух, укорененный во всех разветвлениях,  на всех этажах и в каждой из бесчисленных ячеек иерархической системы. Живя в этих ячейках уже как бы автономно,  независимо от
     состояния целого, монополизм, к удивлению наших реформаторов,
     странным образом сохранился,  несмотря на весьма  радикальные
     перетряски экономики, в результате которой старая система была раздроблена на части. Вот почему либерализация цен,  вместо устранения  характерного для монополии ценового произвола - лишь распространила подобный произвол на все уровни хозяйственной жизни вплоть
     до  самых  нижних.  Вместо  одного или нескольких деспотичных
     центров,  назначающих цены,  страна получила миллионы  мелких
     деспотов ("не с кем сравнить и некому конкурировать"),  залезающих в карманы потребителей повсеместно, постоянно и в массовом масштабе. Вторую злокачественную особенность отечественного  монополизма  Тихонов усматривал в сращивании ведомственных экономических монополий с аппаратом политической и  административной  государственной власти.  Иными словами,  в полном огосударствлении и политизации экономики.  Не диктат производителя
     над  потребителем,  а  диктат чиновника над ними обоими - вот
     в чем корень зла. Последовательная критика  Тихоновым "государства на каждом шагу" представляется в высшей степени актуальной.  Столкнувшись  с  объективными сложностями,  а также с естественным
     возмездием за субъективные ошибки в проведении  рыночных  реформ,  многие  бывшие либеральные реформаторы в панике бросились назад к государству,  под его укрытие и опеку,  (в действительности - к нему в рабство.) Когда Тихонов слышал,  что-нибудь вроде того, что "государство  может  все",  он незамедлительно реагировал:  "Я вам
     скажу:  - лучше частник,  который людей кормит, чем государство, которое и петь не поет и есть не дает".  Государство, непосредственно   командующее   хозяйством,
     всегда преследует интересы и цели не хозяйства,  а свои собственные.  Этим оно разрушает и истощает экономическую  жизнь,
     питаясь  ее  соками  для сохранения и воспроизводства стоящих
     над народом бюрократических структур. Государство, заведующее
     экономикой  безраздельно,  то есть монопольно,  заведует ею и
     беззаботно, так как живет совершенно другой, внеэкономической
     жизнью. По мнению Тихонова, нельзя добиваться реального укрепления госудаства, то есть совершенствования присущих ему функций и задач,  не стремясь одновременно к его  устранению  из
     тех сфер гражданского общества, где государству категорически нечего делать, где его назойливое пребывание просто смерти подобно для страны.   Важно вспомнить Тихонова и его дело еще и вот почему.  В последнее время среди интеллигенции, в том числе либеральной,  стали усиливаться сомнения в самой возможности,  а
     значит  и в целесообразности демократического устройства нашего общества. Режиссер Марк Захаров, в частности, рассуждает на страницах "Известий" от 11 марта о "необходимости особого временного законодательства и особого силового  прикрытия  демократических  реформ в переходный период",  а Леонид
     Радзиховский пишет (в "Известиях" от 7 марта) о необходимости установления в России "просвещенного авторитаризма"... На
     последнем тезисе остановимся подробнее. Радзиховский, приводя  исторические  примеры  социальных
     реформаторов  различных  направленностей (от Александра II до
     Сталина и Горбачева),  утверждает,  что мотором  и  субъектом
     всех реформ, а также  "единственной силой в стране - является бюрократия и связанные с ней денежные мешки." Эта безальтернативность  бюрократической  системы,  - по
     словам Радзиховского, - особенно ярко проявляется, когда сама бюрократия впадает в "ступор", как в 1917-м или в 1991-м,
     а сменить ее физически просто некому. Видна эта безальтернативность и по той карикатурной картине, которую представляют
     собой все чахлые ростки "гражданского общества" в России. Почему это  так,  какие свойства русской почвы делают ее
     невосприимчивой,  каменно-мертвой для семян гражданского  общества - особый вопрос." И чтобы  не утруждать себя ответами на этот "особый вопрос", следует вывод: "Если у России и есть на кого надежда в
     обозримом  будущем,  то только на "хорошую",  государственно
     мыслящую администрацию".  Не на шутку напуганные жириновскими,  веденкиными и баркашовыми,  разочарованные радикальными реформаторами, а также
     народом,  наши мыслители уже бросились идеологически обслуживать набирающую силу авторитарную власть, стремясь найти и е 
     "высокое" расположение и нелишнее покровительство.  С народом и "русской почвой" вообще в самом деле проблемы немалые.  Равно как и с демократическими реформами.  Но в
     действительности именно  российская  бюрократия  всякий  раз
     воссоздает  "каменно-мертвую  почву"  для семян гражданского
     общества. Впомним историю новой кооперации 1987 - 1990 гг.  Какая еще страна могла похвастать таким безудержным темпом развития частной инициативы и предпринимательства?   Тогда многие  говорили  об отторжении обществом кооперации.  Но знающие люди уже тогда понимали:  это миф. Отторжение  кооперации  обществом носило эпизодический и кратковременный характер.  Другое дело - государство.  Именно оно,  в
     лице  чиновников объявило настоящую войну кооперации,  стало
     ее могильщиком.  Может неуместно,  но стоит вспомнить  имена
     видных  сегодня бизнесменов Рыжкова и Павлова,  которые в те
     времена с таким рвением боролись за  "чистоту"  вхождения  в
     рынок, что буквально разрушали негосударственный сектор эко-
     номики, загоняли его в подполье. Надо вспомнить и радикалов гайдаровского призыва,  которые без передышки говорили о "демократии" и свободе,  но лишь
     до тех пор, пока речь не заходила о главном: о поддержке кооперации и малых форм хозяйствования.  В ответ всегда раздавалось  наукообразное:  "Никаких эксклюзивов!"  (Так отвечал, в
     частности, бывший министр экономики Нечаев на просьбы В.А.Тихонова поддержать кооперацию).  Ну, а  сегодняшняя  "государственно мыслящая администрация" про какую-то там кооперацию даже и не вспоминает. Тихонов же,  напротив,  считал, что развитие демократии,
     борьба с монополизмом и состоит в самом настоящем "эксклюзиве" по отношению к кооперации,  а значит - к человеку и  его
     свободному труду.  То, что народ оказался невосприимчивым к демократическим
     реформам,  такой же миф, как и якобы неприятие им кооперации
     и рынка вообще. В течение нескольких лет в кооперацию пришли
     миллионы людей.  Рассчитавшись с казенным сектором экономики
     и взяв для первоначального капитала свои "выходные пособия",
     они  бросились  в рыночную стихию,  формируя собой почву для
     демократии.  Новая кооперация становилась действительной  альтернативой,  своего  рода национальной идеей и тем,  что называется
     "особым путем" России.  В  ней  выражался  настоящий,  а  не
     "квасной" патриотизм:  "Не хотим быть бедными в бедной стране!".  Кооператорами были созданы свои региональные и межрегиональные структуры,  ассоциации, первые кооперативные банки и
     банковские союзы.  Кооператоры создали товарные и финансовые
     потоки  и стали заменять ими железные скрепы,  которыми была
     столько лет насильно скреплена гигантская империя.  В центре этого мощного созидательного движения находился
     Владимир Александрович Тихонов. В 1987 году - было произведено товаров и услуг на  349,7
     миллионов рублей;  в 1988 - 6,1 миллиардов;  в 1989-м - 40,3
     миллиардов.  За два года объемы товарооборота выросли в  116
     раз!  Это увеличение объема производства и продажи товаров и
     услуг производственными кооперативами осуществлялось  тогда,
     когда  начался прогрессивный распад государственной экономической системы. (Посмотрите, чем хвастается сегодня Чубайс.)
  4,8 миллиона человек нашли применение своим силам и способностям в кооперации.  Вместе с семьями это составляло бо-
     лее 15 миллионов человек.  Как непохожи были те лица на  сегодняшние лица "новых русских". Начав с нуля в 1987 году,  кооперация к концу 1989  года
     дала около 5 процентов всего валового национального продукта. Много это или мало?  В.А.Тихонов отвечает:  "Конечно,  в масштабах страны  не
     так уж и много,  если не забывать,  что это достигнуто всего
     лишь за два года и добавить, что все это получено без единой
     копейки государственных дотаций в любых формах,  без единого
     рубля государственных инвестиций.  Да к тому же еще в постоянной  борьбе,  а  то  и в войне с государственным аппаратом
     снизу доверху,  с лживыми обвинениями и клеветой, произволом
     властей и карательных органов,  мракобесами из черносотенных
     изданий. Слышите ли вы,  адвокаты "просвещенного авторитаризма" и
     разочарованные странники демократии,  эти тихоновские слова?
     Ни о чем они вам не говорят,  ни на что не  подвигают?  Тихонов и  при жизни оставался неуслышанным,  переживал,
     расстраивался.  Но его можно вполне назвать счастливым человеком, потому что он видел свою правоту, причем не абстрактно, а реально. И прежде всего в тех свободных людях, которые
     сотнями и тысячами приходили к нему на Токмаков преулок, и в
     тех делах, которые эти люди совершали,  в тех надеждах, которые  ни  на минуту не покидали (и не покинут!) первых свободных людей новой России. "Московские Новости", №17, 12-19 марта 1995 г.  продолжение сборника
 |