Новый закон о культуре в России ― это попытка создать среди бушующего океана отдельный остров, на котором будут спокойно существовать Робинзон Крузо, ― культура, ― и его Пятница, ― искусство, уверен заместитель председателя «Яблока» и театральный режиссер Александр Гнездилов. Документ пока не затрагивает важнейшие проблемы ― такие, как цензура, действующая во многих сферах искусства, и «оптимизация», в результате которой работники учреждений культуры продолжают получать нищенские зарплаты или вовсе лишаются работы. Крах этой законодательной утопии ― лишь вопрос времени.
Часть 2. Российское кино в высшей степени конкурентоспособно и интересно зрителю
Часть 3. Дело Серебренникова — предупреждение всему российскому театру
- Давайте начнем разговор с готовящегося закона о культуре. Уже опубликована концепция закона. Вам с ней удалось ознакомиться? Что он должен регулировать?
Закон о культуре ― рамочный, он должен регулировать работу отрасли и обязанности государства в этой сфере по отношению к гражданам.
Новый закон должен прийти на смену старому, принятому в 1992 году еще Верховным советом РСФСР. Конечно, это ситуация достаточно редкая, когда столько всего произошло за 27 лет, а продолжает работать старый закон, пусть даже и со множеством поправок, переписанный и перештопанный.
И вроде бы очевидное решение, которое уже далеко не первый год обсуждается ― я эти дискуссии слушаю уже 10 лет ― что нужен новый рамочный закон о культуре. Неоднократно предпринимались попытки депутатов Государственной Думы этот закон подготовить. Та концепция закона, которая представлена сейчас, разработана по следам тех обещаний, которые дал президент Путин творческим деятелям на встрече с ними в начале своей президентской кампании в декабре 2017 года.
Эта концепция вызывает у меня ощущение светлой элегической грусти. Потому что это очень странный документ. Это попытка отделить культуру и искусство из того, что происходит в стране. Создать среди большого, бушующего океана отдельный остров, где Робинзон Крузо, ― культура, ― и его Пятница, ― искусство ― разобьют маленький вигвам, и в нем будут вести совершенно отдельное существование от акул и кракенов, свирепствующих в бушующем океане.
Что я имею в виду? Недавно в закон о госзакупках приняли поправки, которые регулируют специфику творческих закупок, расширяют возможности для учреждений культуры и искусства по закупкам у единственного поставщика. А в концепции предлагаемого закона о культуре речь идет о том, чтобы вообще вынести культуру и искусство за пределы того, что называется сфера услуг, социальная сфера, за пределы регулирующих эти сферы законов. В том числе, например, законодательства о госзакупках.
Константин Константинов, Денис Косяков, Наталья Попова и Вячеслав Ковалев в спектакле «Любовь Тодзюро» по пьесе К. Кикути, постановка А. Гнездилова, независимый проект, 2007
Речь идет об освобождении культуры и искусства от того, что за последние десятилетия стало уже традицией и основой государственной политики, когда ключевые управленческие законы, ключевые нормы для образования, науки, медицины и культуры разрабатываются не профильными министерствами и не в рамках отраслевого законодательства, а экономическим блоком правительства в рамках общего экономического законодательства.
Например, раньше был так называемый закон о тендерах, с которым тоже деятели культуры и искусства долго воевали и вносили в него несколько пакетов поправок и изменений. И когда вроде бы окончательно его отрегулировали в лучшую сторону с точки зрения культуры, то этот закон был заменен новым ― о контрактной системе. Теперь поправки вносятся туда.
Деятели культуры и искусства, опираясь на обещания Президента, которые он им неоднократно давал годами, добились внесения в концепцию положений о том, что культура ― это совершенно отдельная сфера, пространство, которое должно отдельными законами регулироваться. В этот закон нельзя будет вносить поправки законами, относящимся к другим сферам жизни, в том числе, наверное, к экономике, бюджету и так далее.
То есть, они хотят выгородить вот это пространство культуры от грубого и неумелого вмешательства чиновников из других отраслей, которые не понимают специфику культуры и искусства. Также отдельно оговаривается, что нормы закона об оскорблении чувств верующих не будут распространяться на произведения культуры и искусства. То есть, жизнь ― есть жизнь, тут есть оскорбления чувств верующих. А произведения искусства ― это нечто совершенно другое. Спектакли, выставки, фильмы… Это отдельный мир, и там можно то, чего нельзя в жизни. Это не часть жизни. Это другая, отдельная, особая реальность. Это такой своего рода эскапизм, положенный в основу законотворческой деятельности.
Здесь и заключается основная уязвимость. Не может так быть, что в стране одна ситуация ― со свободой, например, или с госзакупками, а для культуры будет существовать принципиально другая. У меня есть сомнения, что это удержится на уровне законодательства и тем более сомнения, что это удастся сохранить на уровне практического применения.
Тем более, что даже в том тексте, который представлен, наша реальность практическая и идеологическая все равно просовывается сквозь опущенные бархатные портьеры, и от нее отмахнуться не получается.
- Как это выражается?
Оставлю в стороне огромное количество цитат из различных выступлений президента Путина, ― спишем это на фигуру речи и попытку опереться на высший авторитет для вертикали власти, чтобы отбить атаки со стороны экономического блока и каких-то других госструктур или политических сил.
Но тем не менее, когда говорится о том, что культура играет важную роль в трансляции культурных кодов особой российской цивилизации, распространении особых наших ценностей ― это все идеологическая шелуха. Которая, во-первых, не имеет под собой научных оснований, а с другой стороны возникает вопрос ― если это просто риторика, то зачем она здесь?
Потому что вы, с одной стороны, пишете в концепции о свободе творчества, а с другой — определяете, что культура противостоит, например, негативной оценке значительных периодов отечественной истории. Это что имеется в виду? Что культура не может критически оценивать царизм, как это было в советское время? Или речь идет о том, что ни в коем случае не должно быть никакой антисоветчины, антисталинщины? Можно считать большое количество разных смыслов.
Евгений Елсуков и Мария Фортунатова в спектакле «Киёцунэ» по пьесе Д. Мотокиё, постановка А. Гнездилова, Творческое объединение «Гнездо», 2015
Но если вы формулируете определенные задачи для культуры, то эти задачи либо обречены остаться пустой декларацией, остаться просто на бумаге, либо государство опираясь на такую формулировку, вопреки словам о свободе творчества, будет осуществлять контроль: а как вы оцениваете значительные периоды истории? Транслируете ли коды нашей цивилизации? Распространяете духовные скрепы?
Поэтому здесь, очевидно, есть некоторое противоречие. И в результате государство внутри данной концепции по-прежнему остается перед очень широкой клавиатурой действий, где оно само выбирает, на какие кнопки нажимать. Если оно хочет, чтобы была свобода творчества ― будет свобода творчества. Если хочет вменить культуре определенные задачи ― значит, так и будет. В этом смысле мне очень не хватает в концепции закона ― думаю, что это не вошло в концепцию неслучайно ― двух статей из того самого старого, перештопанного закона 1992 года. Это статьи 9 и 11.
О чем они говорят? Никаких кодов, никаких определений того, что такое цивилизация… Мы сами разберемся, каждый человек для себя сам и будет в соответствии с этим либо творить, либо как зритель, посетитель, слушатель выбирать те виды творчества, те произведения искусства, которые ему близки и дороги. Вот это та основа законодательства, сохранение которой мне представляется принципиальным, которой в нынешней концепции закона отсутствует.
Попытки сделать вид, что культура и искусства отдельны от общих политических, экономических и социальных процессов, что можно ее вынести и устроить совершенно другие правила, а в это время в стране будут происходить прямо противоположные процессы ― это утопия.
- Какие важные детали не учли в законопроекте?
По причинам, озвученным мной выше, целый ряд болезненных проблем концепция закона о культуре по сути не затрагивает. Обозначу только три из них.
Фактическая цензура в кино, установленная с введением наказаний за показ фильмов без прокатного удостоверения. Как эта проблема будет решаться, и будет ли решаться вообще ― об этом концепция молчит. А без этого говорить о свободе творчества в кинематографии просто невозможно.
Второе. Это проблема пресловутой оптимизации привела за последние годы к закрытию огромного количества учреждений культуры, к увольнению культурных работников, особенно в регионах, глубинке. Это было сделано для того, чтобы местные чиновники могли формально отчитаться по спущенным сверху майским указам Путина и поднять зарплату оставшимся сотрудникам ― хотя даже этого в итоге сделано не было.
- Давайте поговорим подробнее об оптимизации. Есть точные цифры закрытых учреждений, числа уволенных сотрудников и данные о росте зарплат?
Ну вот к началу 2018 года, допустим, в Воронежской области закрылись 61% библиотек. А в Иркутской области — 37%. Всего в последние годы библиотеки закрывали в 72 регионах — а росло их число только в 3. За первые 15 лет XXI века общее число библиотек сократилось с 51 до 38 тысяч. Более, чем на четверть! За то же время библиотечный фонд уменьшился больше, чем на 140 миллионов экземпляров книг: с 966 до 823 млн. На 46% сократились новые поступления.
То же самое с домами культуры, центрами народного творчества: с 2001 года их число уменьшилось — с 52 до 40 тысяч.
Как следствие закрытия библиотек и домов культуры в глубинке почти во всех регионах страны и общее число работников культуры за 6 лет также сократилось более чем на четверть: с 670 тысяч человек до чуть более полумиллиона.
- Но это, по задумке чиновников, должно было привести к росту зарплат.
В теории, да. Отчитались, что «в среднем по больнице» зарплата работника культуры составляет 102% от средней по стране. Тут и руководители, получающие в месяц 500-700 тысяч рублей и выше, и педагог музыкальной школы в небольшом городе, который столько не заработает за несколько лет. Можно посмотреть на данные, которые в 2017 году на парламентских слушаниях приводил глава Союза театральных деятелей (СТД) Александр Калягин. Так, в Волгоградской области на конец 2016 года средняя зарплата 24 тысячи рублей. При этом у театральных работников в том же регионе средний заработок был всего 13 тысяч рублей.
Евгений Елсуков в спектакле «Вечер в Сорренте» по пьесе И. Тургенева, постановка А. Гнездилова, Театр ГИТИС, 2012
СТД тогда опрашивал на тему выполнения «майских указов» членов своих региональных отделений. И большинство регионов ответили, что задачи по повышению уровня зарплат не выполнены, несмотря на все сокращения. Потом к президентским выборам 2018 года попытались выполнить обещания. Зарплаты выросли — но ценой новых сокращений. Так, по данным «Центра развития» НИУ ВШЭ, за 9 месяцев 2018 года число работников культуры уменьшилось еще на 8,4%. Плюс повышение пенсионного возраста.
Кроме того, есть большая диспропорция между федеральными, региональными и муниципальными учреждениями культуры. Зарплаты федерального, регионального и муниципального уровня сильно отличаются. Особенно, когда в некоторых регионах перевели библиотекаря или сотрудника дома культуры на сокращенный рабочий день. Формально всё ок: учреждение действует, человек работает, полная ставка красивая, майские указы выполнены — но реально он получает лишь полставки в качестве зарплаты, а то и меньше.
Отмечу, впрочем, что в направлении бюджетного софинансирования концепция нового закона проработана. Там есть предложения по возможности совместного финансирования культуры разными уровнями государственной власти, что сегодня запрещено бюджетными правилами.
Это шаг в правильном направлении, но решение проблемы самой оптимизации, установление, например, территориальных нормативов доступности культуры и установление их на уровне хотя бы минимально близком к европейским нормам ― этого нет.
Между тем, если взять количество библиотек, книжных магазинов, открытых творческих площадок или театров на единицу населения, то станет видно, что мы по этому показателю заметно отстаем от других стран Европы. Число книжных магазинов в России за четверть века уменьшилось в 8 раз! Сейчас их в нашей стране осталось чуть больше тысячи (при населении более 140 миллионов человек). А в Канаде — почти 2 тысячи (и там население в 4 раза меньше российского!). Во Франции — 3,5 тысячи (чуть больше 65 миллионов), а в Германии — около 6 тысяч (на 82 миллиона жителей). Причем в Германии их больше всего на душу населения не в крупнейших городах — а в относительно небольших.
Берем критерий: количество книжных на миллион человек. И видим, что в Швеции, со всеми ее хуторами и деревушками, в 1,5 раза больше книжных, чем в расположенном через Балтику Санкт-Петербурге, третьем по численности населения городе Европы, Северной Венеции с огромным культурным наследием.
Третья проблема закона о культуре после прокатных удостоверений и оптимизации ― это практика произвольного увольнения руководителей учреждений культуры. Точнее, эта проблема не оговаривается достаточно четко. Там вроде бы устанавливается гарантия от произвольных увольнений. Сейчас учредитель того или иного культурного объекта имеет право расторгнуть контракт с руководителем без объяснения причин, в любой момент, когда ему это удобно. И это тоже один из механизмов давления государства на культуру, на творческих деятелей.
Когда был скандал с оперой «Тангейзер» в Новосибирском оперном театре, власти сначала пытались объяснить увольнение директора Бориса Мездрича (поддержанного «Яблоком» ― прим.) общественным мнением. Но ведь защищать «Тангейзер» в Новосибирске вышло в 10 раз больше людей, чем протестовать против него. Потом суд признал, что никаких нарушений при постановке «Тангейзера» не было, что даже существующее репрессивное законодательство не было нарушено. В итоге министр Мединский воспользовался своим правом, поскольку театр федеральный, уволил директора Мездрича и назначил на его место Кехмана.
Теперь прописывается, что увольнение без нарушений со стороны руководителя учреждения культуры возможны только с согласия профессионального сообщества. А дальше возникает вопрос: что такое профессиональное сообщество? Кто становится его голосом? Как это будет определяться? Вот есть Союз театральных деятелей, который может не пойти навстречу министерству культуры с «Тангейзером». А мы создадим какой-нибудь «Союз театральных творцов», включим в него трех человек, которые когда-то и что-то закончили, и они вынесут рекомендацию, по которой человек будет уволен.
Как это происходит в кинематографии, когда есть Союз кинематографистов во главе с Михалковым, а есть Киносоюз, который создали другие кинематографисты. И у него может быть своя точка зрения. Поэтому в реальности есть очень открытый вопрос о защите от увольнения, а четких механизмов защиты не существует.
Может произойти простая история: такая «шарашкина» контора вынесет рекомендацию, и человека уволят. Человек подаст в суд. А суд наш замечательный вынесет решение о том, что все было правильно, как написано в законе. А куда вы после суда пойдете? Ну, в ЕСПЧ, ну, заплатят вам через несколько лет российский бюджет по его решению какую-то денежку. Но, во-первых, когда это еще будет, во-вторых, это не влияет на творческую деятельность.
Поэтому: концепция в своем намерении похвальная — но отстраниться от реальности ее авторы не могут. И в полной мере преемственность с законом 1992 года не соблюдается, и поэтому я не думаю, что эта попытка отдельного, прекрасного, особого положения культуры и искусства окажется возможно. На каком этапе оно будет торпедировано ― на этапе ли разработки самого закона, принятия или выполнения ― я не могу сказать. Но думаю, что это такая утопия, так я на нее и смотрю.
О ком статья?
Член Федерального политического комитета партии. Театральный режиссер. Главный редактор Smart Power Journal
