Думаю, что в этот раз не только родительская общественность, но и люди, никак не связанные с образованием, обратили внимание на беспрецедентные охранительные меры, предпринятые столичными и региональными министерствами и департаментами образования накануне протестных акций.
Строго настрого запрещать сейчас не принято - не то растет поколение, тем более за 20 последних лет появились другие способы добиться желаемого - и время доказало их действенность и эффективность даже на взрослых.
«Не пущать и запрещать» - уже архаика, она не работает, точнее, работает в обратную сторону. Кажется, это понимают все. Однако когда вопрос встает ребром, взрослые теряются и совершают тактические (и стилистические) ошибки, прибегая к запрещенным методам: шантажу, угрозам и запугиваниям.
Отдавая себе отчет в том, что эти методы работают со знаком «минус», большинство директоров школ, получив накануне 23 января указание начальства, решили проявить «мудрую» дальновидность и подошли к делу творчески и с огоньком. У меня собралась целая коллекция директорских приказов, просьб и доверительных советов классных руководителей, которые распространялись в родительских чатах мессенджеров вечером 22 января. Многие из них публиковались, обсуждались и...обсмеивались в соцсетях. Фантазия педагогов и вправду поражает - с этим нельзя не согласиться. В каких-то школах родителям предписывалось вместе с детьми принять участие в субботнике по расчистке от снега территории близлежащего парка, где-то в срочном порядке затевались олимпиады и спортивные эстафеты, где-то назначались пробные экзамены и сочинения. Где-то сдвинули начало уроков на два часа позже в связи с проведением экстренной «дезинфекции» (и окончание уроков тоже сдвинулось соответственно). Причем если обычно родителям, имеющим совместные с детьми планы на выходные, великодушно разрешали пропустить субботу по записке, то в этот раз отсутствовать в школе можно было только на основании справки от врача.
Надо ли говорить, что родители дружно хохотали над неуклюжими придумками школьных работников, упражняясь в остроумии, и такую реакцию легко объяснить: всякая ложь, даже если это ложь во спасение, вызывает отторжение.
Но накануне акции 31 января нервы власти явно сдали, и школа пустилось во все тяжкие, забыв обо всех невинных хитростях. В ряде школ через классных руководителей с мам и пап требовали «расписки кровью» в том, что они не пустят своих детей на митинг. Помимо расписок школе в срочном порядке нужны были точные сведения о месте нахождения ребенка в период с 12-00 до 15-00 31 января.
Теперь уже родители не смеялись, а открыто возмущались вмешательством школы в дела семьи, посчитав странные требования способом давления на взрослых и дееспособных людей. Кто-то из родителей писал о том, что до месседжей из школы даже не знал о митинге, поэтому »школьные послания» расценивает как рекламу и призыв. Были и те, кто написали о своей готовности прийти на митинг вместе с ребенком в знак протеста против давления и принуждения (процитирую лишь один из сотни комментариев: «И не собирался идти, да видно, придется. Нельзя же это проглотить. Иначе мы будем не обществом, а стадом баранов»).
Обсуждались ли незаконные требования школьной администрации в присутствии детей? В этом не сомневаюсь: сейчас родители не имеют привычки что-то скрывать от своих чад, беречь их уши и души. А это значит, что с помощью «заботливых» шкрабов о готовящемся митинге узнали все без исключения, даже те, кто слыхом о нем не слыхивал. Лучше рекламы запретной акции никто не сделал бы!
Это при том, что далеко не все родители собирались поддерживать несанкционированный протест, кто по убеждениям, кто из опасений за последствия. Но даже самые законопослушные и лояльные были уязвлены суетливыми движениями системы. Приказами и угрозами школа как бы говорила родителям: «Мы не только за ваших детей опасаемся, мы и вам, родителям, не доверяем. Мало ли что у вас на уме...»
Предпринятые меры привели к ожидаемым результатам: на митингах школьников почти не было. Единичные случаи известны, но я сейчас не буду о них говорить. Я о другом. О том, что победа эта Пиррова. И настоящие результаты этой победы не заставят себя ждать. Детям был преподнесен урок, который они запомнят надолго. И смысл его в том, что с учителями (за редким исключением) диалог невозможен. Старшеклассники в который раз убедились, что учителя зависимы и несвободны, они живут не настоящим, а прошлым. Современность их не только не интересует, она их пугает, страшит. Они не терпят живого, им интереснее окостеневшее и забронзовевшее (например, рассказы о подвигах героев Великой Отечественной).
Интернет, в котором с рождения живет поколение нынешних школьников, каждый день убеждает их в том, что мир открыт и многообразен. А многие учителя до сих пор оперируют понятиями времен «холодной войны». Как мантру повторяют страшилки об «угрозе со стороны Америки». Поверят ли им школьники? Нет, конечно. Время телевизора закончилось - не только у нынешних школьников, но даже у их родителей совсем другие авторитеты.
И школе тоже необходимо меняться. Только диалог, только разговор начистоту может уберечь детей от ошибок.
Послесловие (немного из классики)
Когда школьники и родители рассказывали о том, что накануне акции говорили им педагоги, я вспоминала «Мелкого беса» Федора Сологуба. Не только Передонова, учителя русской словесности, но и других персонажей, его коллег, ответственных, так сказать, за воспитание юношества. Роман был опубликован в 1905 году, а бестселлером стал в 1907 (в течение 10 последующих лет вышло 11 изданий). Аналогии проводить не хочу, но цитаты говорят о многом:
«... глаза Передонова остановились на полочке над комодом. Там стояло несколько переплетенных книг: тонкие — Писарева и потолще — «Отечественные Записки». Передонов побледнел и сказал:
— Книги-то эти надо спрятать, а то донесут.
Раньше эти книги Передонов держал на виду, чтобы показать, что у него свободные мнения [...] Передонов присел на корточки перед печкою, свалил книги на железный лист и принялся с усилием запихивать книгу за книгою в неширокое отверстие. Володин сидел на корточках рядом с ним, немного позади, и подавал ему книги, сохраняя глубокомысленное и понимающее выражение. Варвара заглядывала на них через дверь. Со смехом сказала она:
— Пошел валять петрушку!
Но Грушина остановила ее:
— Ой, голубушка, Варвара Дмитриевна, вы так не говорите, — за это большие неприятности могут быть, коли узнают. Особенно, если учитель. Начальство страсть как боится, что учителя мальчишек бунтовать научат».
Кто читал роман, помнит, что герой плохо кончил. Описанный эпизод был лишь первым звоночком. Чем дальше, тем больше Передонова охватывали страх и мания преследования. Удивительно, но окружающие этого почти не замечали, во всяком случае до последнего не придавали значения его «странностям». И коллеги, и начальство воспринимали его всерьез. Передонов, как неоднократно говорится в романе, кончил университет, имел чин статского советника и мечтал о повышении - месте инспектора уездных училищ. И при этом он весь, целиком, был анахронизмом.
Передонов. Кадр из фильма Николая Досталя "Мелкий бес"
«....Надежде Васильевне казалось, что самый приятный и удобный разговор для учителя русского языка — разговор о состоянии учебного дела, о реформе гимназий, о воспитании детей, о литературе, о символизме, о русских журналах. Всех этих тем она коснулась, но не получала в ответ ничего, кроме озадачивших ее отповедей, обнаруживших, что ее гостям эти вопросы не любопытны. Она увидела, что возможен только один разговор — городские сплетни. Но Надежда Васильевна все-таки сделала еще одну попытку.
— А вы читали «Человек в футляре» Чехова? — спросила она. — Не правда ли, как метко?
Так как с этим вопросом она обратилась к Володину, то он приятно осклабился и спросил:
— Это что же, статья или роман?
— Рассказ, — объяснила Надежда Васильевна.
— Это где же помещено? — продолжал любопытствовать Володин.
— В «Русской Мысли», — ответила барышня любезно.
— В каком номере? — допрашивал Володин.
— Не помню хорошенько, в каком-то летнем, — все так же любезно, но с некоторым удивлением ответила Надежда Васильевна.
Маленький гимназист высунулся из-за двери.
— Это в майской книжке было напечатано, — сказал он, придерживаясь рукою за дверь и обводя гостей и сестру веселыми синими глазами.
— Вам еще рано романы читать, — сердито сказал Передонов, — учиться надо, а не скабрезные истории читать.(...)
А в гостиной меж тем Володин утешал хозяйку обещанием достать непременно майский номер «Русской Мысли» и прочесть рассказ господина Чехова. Передонов слушал с выражением явной скуки на лице. Наконец он сказал:
— Я тоже не читал. Я не читаю пустяков. В повестях и романах все глупости пишут.
Надежда Васильевна любезно улыбнулась и сказала:
— Вы очень строго относитесь к современной литературе. Но пишутся же теперь и хорошие книги.
— Я все хорошие книги раньше прочел, — заявил Передонов. — Не стану же я читать того, что теперь сочиняют...»
И сегодня таких учителей очень много. Классика на то и классика, что никогда не устаревает.
»- У меня есть фуражка с кокардою, а только я ее не всегда надеваю, — говорил Передонов. - А что у меня Мицкевич висит, так я его за стихи повесил, а не за то, что он бунтовал. А я и не читал его «Колокола».
— Ну, это вы из другой оперы хватили, — бесцеремонно сказал Авиновицкий. — «Колокол» Герцен издавал, а не Мицкевич.
— То другой «Колокол», — сказал Передонов, — Мицкевич тоже издавал «Колокол».
— Не знаю-с. Это вы напечатайте. Научное открытие. Прославитесь.
— Этого нельзя напечатать, — сердито сказал Передонов. — Мне нельзя запрещенные книги читать. Я и не читаю никогда. Я — патриот...»
Ну и напоследок, завершающая цитата, которую не могу не привести:
«...Вечером решили справлять новоселье. Позвали знакомых. Передонов ходил по комнатам и посматривал, все ли в порядке, нет ли где чего такого, о чем могут донести. Он думал:
«Что ж, кажется, все хорошо: запрещенных книжек не видно, лампадки теплятся, царские портреты висят на стене, на почетном месте».
Вдруг Мицкевич со стены подмигнул Передонову.
«Подведет», — испуганно подумал Передонов, быстро снял портрет и потащил его в отхожее место, чтобы заменить им Пушкина, а Пушкина повесить сюда.
«Все-таки Пушкин — придворный человек»,— думал он, вешая его на стену в столовой».
Автор статьи - корреспондент «Учительской газеты»
